— Я работаю над ЗАРЫВАТЬ и ВЫКАПЫВАТЬ, — говорит голос, идущий из маленьких дырочек в бакелитовых наушниках на голове у Лоуренса. Голос странно искажен и почти тонет в белом шуме и раздражающем треске.

— Повтори, пожалуйста, — просит Уотерхауз, плотнее прижимая наушники.

— ЗАРЫВАТЬ и ВЫКАПЫВАТЬ, — говорит голос. — Это… э-э… набор инструкций, которые надо выполнить. Алгоритм. Программа.

— Да! Прости, я первый раз тебя не услышал. Я тоже над этим работаю, — говорит Уотерхауз.

— У следующей машины будет запоминающее устройство, Лоуренс, звуковые волны в цилиндрах, наполненных ртутью. Мы украли идею у Джона Уилкинса, основателя Королевского общества, который придумал ее триста лет назад, только он собирался вместо ртути использовать воздух. Я… прости, Лоуренс, ты сказал, что тоже над этим работаешь?

— Я применил электронные лампы.

— Что ж, вам, американцам, это годится, — говорит Алан. — Полагаю, если иметь неограниченные средства, можно сделать систему ЗАРЫВАНИЯ-ВЫКАПЫВАНИЯ из паровозов или чего еще и держать многотысячный штат рабочих, чтобы все это смазывать.

— Насчет ртути идея хорошая, — признает Уотерхауз. — Очень перспективная.

— Так ты правда научился ЗАРЫВАТЬ и ВЫКАПЫВАТЬ с помощью электронных ламп?

— Да. Я ВЫКАПЫВАЮ успешнее, чем мы с тобой в ту поездку, — говорит Лоуренс. — Ты нашел те слитки, которые зарыл?

— Нет, — рассеянно отвечает Алан. — Они затерялись. Затерялись в шуме бытия.

— Ты знаешь, я только что задал тебе тест Тьюринга, — говорит Лоуренс.

— Прости?

— Эта дрянь так искажает голос, что не поймешь, ты это или Уинстон Черчилль, — говорит Лоуренс. — Единственный способ убедиться, что это ты, — услышать то, что может сказать только Алан Тьюринг.

Алан смеется высоким пронзительным смехом — это точно он.

— «Проект Х» ужасен, — говорит Алан. — «Далила» несравненно лучше. Жаль, что ты не можешь ее увидеть. Или услышать.

Алан в Лондоне, где-то в командном бункере. Лоуренс в Манильском заливе, на острове Коррехидор. Их соединяет медная нить, протянутая вдоль всей планеты. Сейчас мировой океан пересекает множество таких нитей, но лишь особые тянутся в такие помещения, как эти. Они есть в Вашингтоне, Лондоне, Мельбурне, а теперь и на Коррехидоре.

Лоуренс смотрит через толстое стекло в кабинку механика, где на самом дорогом и точном в мире граммофоне крутится грампластинка. Она тоже самая дорогая в мире — на ней записан псевдослучайный белый шум. Шум электронным образом суммируется с голосом Лоуренса, прежде чем его отправят по проводам. В Лондоне шум (считываемый с такого же граммофона) вычитают из сигнала и результат передают Алану в наушники. Успех зависит от полной синхронизации граммофонов. Чтобы их синхронизировать, надо передавать этот мерзкий скрежет, несущую волну, вместе с голосовым сигналом. Если все идет хорошо, второй граммофон подстраивается под первый, и они крутятся в унисон.

Другими словами, пластинка — тот же одноразовый шифрблокнот. Где-то в Нью-Йорке, в недрах «Лабораторий Белла», за охраняемыми запертыми дверями, техники записывают шлягеры белого шума, штампуют несколько копий, отправляют с курьером в места назначения, а оригиналы уничтожают.

Этот разговор вообще не мог бы состояться, если бы пару месяцев назад, когда Лоуренс еще был на Йглме, английское правительство не попросило Алана оценить криптостойкость «Проекта Х». Он проработал в «Лабораториях Белла» несколько месяцев и дал заключение, что система достаточно надежна — потом вернулся в Англию и начал разрабатывать еще более надежную систему, «Далилу».

Как это связано с мертвыми китайскими рабами? Для Лоуренса, который смотрит через стекло на крутящийся диск с белым шумом, связь яснее ясного. Он говорит:

— Когда мы последний раз беседовали, ты работал над генератором шума к «Далиле».

— Да, — рассеянно отвечает Алан. Это было давным-давно; проект ЗАРЫТ в запоминающем устройстве памяти и нужно минуты две, чтобы его ВЫКОПАТЬ.

— Какие алгоритмы ты рассматривал в качестве возможных?

Еще пятисекундная пауза, потом Алан пускается в рассуждения о математических функциях, пригодных для генерации псевдослучайных числовых последовательностей. Алан учился в хорошей английской закрытой школе, и его речь, как правило, четко структурирована: вступление, основная мысль и так далее.

Когда Алан заканчивает безупречно структурированный облет Удивительного Мира Псевдослучайности, Лоуренс спрашивает:

— Как насчет дзета-функции?

— Даже не рассматривал ее, — отвечает Алан.

У Лоуренса отвисает челюсть. Его полупрозрачное отражение в стекле наложено на крутящуюся пластинку; Уотерхауз видит на своем лице тень досады. Должно быть что-то вопиюще неслучайное в дзета-функции, если Алан с ходу ее отбросил. Но Лоуренс ничего такого не видел. Он знает, что Алан умнее, однако не привык отставать безнадежно.

— Почему… почему нет? — мямлит он.

— Из-за Руди! — гремит Алан. — Мы с тобой и с Руди работали в Принстоне над этой чертовой машиной! Руди знает, что мы можем ее построить! Дзета-функция — первое, что пришло бы ему в голову.

— А. — Лоуренс вздыхает. — Но по всем остальным параметрам она могла бы подойти.

— Могла бы, — осторожно отвечает Алан. — Не проверял. Ты ведь не думаешь ее использовать?

Лоуренс рассказывает про счёты. Несмотря на шум и треск, ясно, что Алан ошарашен. Наступает пауза, пока техники на двух концах провода возятся с граммофонами. Когда связь восстанавливается, голос Алана по-прежнему звучит взволнованно.