талантливый парень и тонко чувствующий. По математике звёзд не хватает, так что вы его там не обижайте, если вдруг возьмёте моих ребят вместо Гали Новицкой.

— Не буду обижать, — сосед улыбнулся, поставил передо мной тарелку и сел наконец, сжимая в ладони нож. — Вы, я надеюсь, тоже будете свой пирог?

— Буду, — кивнула я, подумав, что лучше жевать, чем говорить, а дожевав, поскорее уйти.

А через минуту Лев смутил меня ещё сильнее, начав нахваливать мою незатейливую стряпню. Я понимала, что он искренне, но от этого было даже более неловко.

— Ладно вам, ладно, — проговорила я, опуская голову, чтобы не смотреть на воодушевлённое лицо мужчины. — Оно, конечно, вкусно, но ничего особенного. Я и не умею особенное, с моими обормотами времени нет ни на что особенное. Главное, что сыты…

— Вкусы у всех разные, я в целом не любитель особенного. — М-да, опущенная голова меня не спасает от его воодушевлённого голоса. Что ж такое… — Мне больше по душе обычные пироги, картофельное пюре, котлеты, макароны. Обычная еда, без изысков. А вкуснее всего, пожалуй, малосольные огурцы. Вы делаете?

— Делаю, — ответила я, всё ещё не поднимая головы, и ковырнула ложкой песочное тесто. Да, хорошее получилось, рассыпчатое. — Наверное, в ближайшие выходные как раз сделаю.

Лев молчал, и я не выдержала — посмотрела на него. И вздрогнула, осознав, что он вновь что-то решает у себя в уме на мой счёт.

— Вам… отсыпать? — спросила я, чуть нервничая. — Раз… вы любите…

— Это не обязательно, — сказал он спокойно, отодвигая опустевшую тарелку, и, покосившись на мою почти полную, добавил: — Алёна, не надо насиловать себя ради благодарности. Я, конечно, очень рад, что вы решились на это чаепитие, но я всё же не садист. Я вижу, что вам не по себе. Идите, я не обижусь. И помогать вам не перестану, мне действительно нравятся ваши мальчишки.

— Я… — начала я, понятия не имея, что хочу объяснить, но Лев меня перебил.

— И вы мне нравитесь.

Я застыла на табуретке, как бандерлог перед Каа, сжав колени и ощущая, как бешено стучит сердце в груди.

У нас с Антоном всё было совсем иначе, медленно и естественно, поэтому сейчас я не представляла, как должна себя вести. После смерти мужа со мной ничего подобного не случалось. За мной никто не ухаживал, кроме маминых протеже, но те делали это неискренне и из-под палки.

Лев же был искренним. И когда пирог нахваливал, и сейчас. И в глазах его я видела немой вопрос, просьбу дать ему разрешение, позволить продолжать действия. Я видела… но не могла сказать «да». Я вообще не могла говорить — горло перехватило, и всё, на что я оказалась способна — это молча сидеть и смотреть на соседа.

Он тоже молчал, словно понимал — если он скажет ещё хоть слово, я убегу. И он молчал. Только чуть наклонился, беззвучно протянул руку и коснулся кончиками пальцев моей ладони, что лежала на колене.

Наверное, я должна была отдёрнуть руку и немедленно встать. Но мысли текли вязко, задыхаясь в каком-то страстном тумане, и я не пошевелилась. Не пошевелилась я и дальше, когда Лев положил свою ладонь поверх моей и, придвинувшись ещё ближе, ласково погладил большим пальцем запястье.

В меня будто молния попала. И мысли неожиданно перестали быть вязкими, очистились, и я вскочила на ноги и сделала шаг в сторону, но неудачно — наткнулась на ножку табуретки и стала заваливаться назад.

Лев придержал меня за талию, тоже резко встав, и усмехнулся, когда я попыталась оттолкнуть его.

— Не нервничай так, а то действительно упадёшь и расшибёшься, — произнёс он спокойно, серьёзно глядя мне в глаза. — И чем скорее ты перестанешь дёргаться, тем быстрее я тебя отпущу.

— Зачем?.. — выдохнула я, наслаждаясь ощущением его рук на своей спине. Большие и тёплые ладони, жёсткие, но ласковые. — Зачем… на «ты»?

— А я уж подумал, зачем мне тебя отпускать, — он фыркнул, по-прежнему не отрывая взгляда от моего лица. — Этот вопрос понравился бы мне больше. А «ты» просто вырвалось. Хочешь обратно?

— Да, — буркнула я, застывая. Сказал же, что отпустит, когда перестану дёргаться. — Не надо мне… ничего. Пусти… те.

Лев покачал головой.

— Я и не держу тебя. Просто не хочу, чтобы ты упала из-за своих переживаний. Я ведь ничего особенного не делаю, а ты так реагируешь. Тебе не кажется, что это странно?

— Нет.

— Ладно. — Сосед разжал руки и отошёл от меня. — Всё, больше не держу. Иди.

Мне очень хотелось остаться. Поэтому я как можно скорее развернулась и вышла с кухни, а потом и из квартиры тоже.

Оставшуюся часть вечера я провела, ругая себя последними словами.

Я прекрасно понимала, что именно со мной творится. Конечно, мне тридцать с небольшим, мужчины у меня не было уже больше десяти лет, гормоны играют. А тут Лев, похожий на Антона, по которому я всегда сходила с ума. Поэтому меня к соседу и тянет — гормоны плюс эта похожесть действуют на психику, и я рядом с ним плохо соображаю и начинаю растекаться растаявшим желе.

И что теперь? Я не могу изменять Антону и не хочу этого делать. Плевать на гормоны — я хочу остаться верной своему мужу. Да, он умер. Но я люблю его. Я не хочу предавать любимого из-за дурацкого зова плоти.

Справлюсь. Справлюсь и с этим. В конце концов, это точно не сложнее, чем первый год жизни без Антона, когда у меня на руках были грудные Фред и Джордж, и нужно было их кормить, а мне хотелось только одного — последовать за мужем в мир иной.

По сути, дети меня и спасли. Я привыкла жить — нет, существовать, — ради них, забыв о себе. Да и не хотела я думать о себе — это было слишком больно.

Вот и сейчас мне было больно.

Чёрт бы побрал этого Шляпника. Зачем он переехал именно в наш дом? Одинокий мужчина в трёхкомнатной квартире! Не мог купить поменьше и подальше от нас? От меня? От моего сердца, которое продолжает отчаянно биться в груди, несмотря на то, что человек, которому оно принадлежит, уже десять лет находится в могиле?

Оно слишком хорошо помнит, что это такое — потерять любимого, и больше не собирается испытывать ничего подобного.

Глава 7

Следующие две недели прошли относительно спокойно. Льва я практически не видела — только по выходным во время утренних прогулок в парке, и то пару раз