Докки с трудом скрыла усмешку и, не удержавшись, покосилась на Палевского. В это мгновение он также взглянул на нее — в глазах его Докки почудилась улыбка.

— Очень весело, — сказал он, — даже слишком. Сплошные праздники и маневры. Но когда Бонапарте выедет из Дрездена к своей армии, что сосредотачивается в нескольких десятках верст от Вильны, здесь станет еще веселее.

Княгиня рассмеялась словам графа, будто тот сказал нечто очень смешное, но по серьезным лицам генералов можно было заметить, что они вовсе не разделяют это веселье и что Палевский вслух высказал то, что было у всех на уме.

На следующее утро переживания из-за Палевского показались Докки смешными и не стоившими тех волнений, которые ей довелось испытать накануне в его присутствии.

«С чего я решила, что он может быть увлечен мной? — удивлялась она. — Палевский услышал разговор сплетниц, ему стало любопытно узнать, что я из себя представляю, потому захотел со мной познакомиться. Станцевал со мной один танец, а я умудрилась из этого придумать целую историю. Он занят службой, у него нет времени и желания обхаживать дамочек, приехавших сюда развлечься, но делающих вид, что вовсе к этому не стремятся».

Она поморщилась, осознавая, как неприятно звучит слово «развлечься», но что еще можно было подумать, глядя на вдову, примчавшуюся в Вильну? Никто же не знает, что она оказалась здесь из-за собственной мягкотелости. Теперь ей некого было корить, кроме себя самой, и нужно было выбросить из головы мужчину, так смутившего ее душу.

«Еще один бал — и уезжаю», — напомнила она себе, собираясь на верховую прогулку, в которой барон Швайген вызвался быть ее спутником. Докки уже пожалела, что приняла его приглашения на эту прогулку и на мазурку на предстоящем бале. Теперь ей приходилось задерживаться в Вильне, дабы сдержать данное барону слово. Она утешала себя тем, что бал состоится всего через два дня, и ей осталось потерпеть всего ничего, а затем с легким сердцем оставить и этот город, и своих родственниц, и новых знакомых, и Палевского.

«Я его быстро забуду, — думала Докки, вместе с бароном поднимаясь по едва приметной извилистой тропке на Бекешину гору — цель их прогулки. — В Залужном мне будет не до воспоминаний, поскольку придется заниматься хозяйством, а когда я доберусь до Ненастного, то и Вильна, и все, что с ней связано, останется далеко позади. Наверное, потом будет забавно вспоминать эту поездку с погонями за женихами, сплетнями, кавалерами и мимолетным увлечением знаменитым сердцеедом…»

— Бекешина гора расположена напротив Замковой, где вы побывали ранее, — сказал Швайген. — Верно, вы видели оттуда башню, к которой мы сейчас едем.

Докки кивнула, припоминая массивное строение на вершине одного из холмов, замеченное ею во время посещения Замковой горы. Сзади послышался смех. Она оглянулась на веселую компанию барышень и офицеров, растянувшуюся за ними по тенистой тропинке, усеянной дрожащими солнечными пятнами. Утро было на редкость погожее, будто созданное для прогулок, и Докки невольно поддалась общему оживлению, ощущая себя бодрой и радостной. Она равномерно покачивалась в седле от упругого шага лошади и с наслаждением вдыхала напоенный солнцем и влажным лесным запахом воздух, поглядывая на нежно-голубые лоскутки неба, мелькающие меж листвы деревьев.

«Как хорошо!» — мысленно воскликнула она, чувствуя, что все переживания последних дней оставляют ее, а в памяти вдруг всплыли строчки:

Но ты должен постараться

Скорби уменьшать свои,

Сколь возможешь утешаться,

Меньше мучить сам себя…[15]

«И действительно, чем мучить себя, лучше радоваться жизни: вот этому прелестному дню, зелени леса, верховой прогулке…» — она похлопала Дольку по шее и улыбнулась Швайгену, рассказывающему ей что-то о маневрах, которые предстояли его дивизии на будущей неделе.

— Нужно встать в пять утра, — говорил он, — собраться, надраить амуницию, лошадей, выстроиться и разными аллюрами гонять по площадке, размахивая саблями. А государь и его сопровождение будут следить, правильно ли солдаты держатся в седлах, достаточно ли у них блестят сапоги, нет ли нарушений в обмундировании и как эскадроны разворачиваются левым или правым плечом…

— То есть такие маневры мало чем пригодятся во время настоящего боя? — спросила Докки, памятуя о вчерашних разговорах за ужином.

— В бою не до блеска амуниции, а противнику все равно, красиво развернулся правый фланг или нет, — кивнул барон. — Солдаты должны уметь хорошо ездить верхом, стрелять, фехтовать и не теряться при виде неприятеля. Этому помогают каждодневные занятия и опыт, который приобретается с началом военных действий. К счастью, наш Че-Пе это понимает и не мучает солдат пустыми маневрами, хотя и заставляет постоянно отрабатывать навыки, нужные в сражении.

«Интересно, — Докки припомнила собственные рассуждения об отсутствии недостатков у Палевского, — он не только пользуется уважением товарищей, подчиненные также ценят его… Но не может же не быть в человеке никаких изъянов или недостатков? Хотя один, по крайней мере, мне точно известен — его способность вскружить голову любой женщине, даже такой „ледяной“, как я…» Впрочем, можно ли это считать недостатком? Докки задумалась, но так и не пришла к какому-либо ответу, а полковник, внимательно за ней наблюдавший, заметил:

— Все с большим уважением относятся к генералу Палевскому.

Она чуть покраснела, будто слова похвалы относились к ней, а не к совершенно постороннему для нее человеку.

— Многие барышни мечтают оказаться с ним у алтаря, — добавил он. — Но граф пока не поддался ни на один взгляд прекрасных глаз.

— Наверное, он слишком разборчив, — как можно безразличнее заметила Докки, догадываясь, что Швайген не случайно заговорил на эту тему.

«Не успела я с ним познакомиться, как все меня начали предупреждать: вчера — Катрин, сегодня — полковник…» — она с досадой отвела ветку, перегородившую ей путь, и проехала вперед, желая показать барону, что разговор на эту тему ей мало интересен.

Вскоре они достигли вершины холма. На краю площадки стояла группа верховых офицеров, сверху разглядывающих окрестности Вильны и реку Вилию, протекающую по долине у подножия Бекешиной горы. В руках у одного была развернута карта, на которой он что-то показывал, обращаясь к своим спутникам. При приближении всадников военные оглянулись, и Докки увидела, что карту держит не кто иной, как генерал Палевский.

Она сухо кивнула ему и поворотилась к башне, возвышающейся среди развалин бывшей крепости, делая вид, что с любопытством ее разглядывает. Барон поехал здороваться со своим начальством, подоспели и остальные участники прогулки, в том числе коляска, в которой сидели Ламбург и Мари с Алексой. Послышались приветственные возгласы, хихиканье барышень, обративших жадное внимание не столько на город, раскинувшийся внизу, сколько на офицеров из свиты генерала и на самого Палевского.