– Расскажите о своих родителях.

Я удивлённо начал говорить и, когда только начал рассказывать о папе, он спросил, где папа воевал. Я сказал, что в Сталинграде, потом шахта в Осинниках…

Офицер прервал меня:

– Осинники? – и, не дав мне договорить, рассказал историю с власовцем. Потом добавил:

– Я его внук… Он выжил.

В моей голове тогда не осталось никаких мыслей. Нет, одна была: «А ля улю». Так говорил еврееузбек Саша, когда получал двойку на экзамене…

Но майор просто улыбнулся и сказал:

– А теперь ещё раз расскажите о своих приключениях.

Ночевал я у него дома. У майора. Ночью сильно трясло. Как сообщили утром по радио, лопнул пополам городской дом культуры, и исчезла сопка (название её запомнилось: Девичья Грудь).

По всему Забайкалью, в том числе в Чите, сильные разрушения. Есть много жертв. Телефоны и интернет почти не работают. Дороги разворочены. Поезда не ходят.

Я тогда подумал:

– Что же там, в Израиле?! Огради их, Господи! Защити, я же Тебя просил!

Майор был женат на невзрачной женщине с глуповато-круглым глазастым лицом. Детей у них не было. Жили небогато. Старая мебель, но на сиденьях стульев ещё не была снята полиэтиленовая плёнка.

Позавтракали. Они сказали, что отправятся со мной: поняли, что здесь оставаться нельзя. Майор вернул мне мой рюкзак и даже бумагу с карандашом и вдруг сказал:

– Михаил, меня зовут Михаил, жену – Хара.

Я ещё предположил в уме:

– Не еврейка ли?

Потом оказалось, что нет – бурятка.

Быстро собрались и выехали на старом армейском газике.

Когда ехали по городу, я увидел лопнувший дом культуры, здание с треугольным фронтоном. Бросилось в глаза, что трещина аккуратно прошла от вершины фронтона через букву «о» слова «дом» надписи на здании. На дорогах тоже были трещины. Пятиэтажные панельные дома были перекошены. На одном из заборов было написано мелом: «Слава борзинским проституткам! Борзинские проститутки – лучшие в мире! Заходите на наш портал». И затем – интернетовский адрес. Поражала схожесть человеческой ментальности и быта при всём их разнообразии. И эти Интернет и мобильный телефон: казалось, что «охвачены» уже ими даже звери тайги и степи.

Выехали из города. Михаил сказал, что будем пробираться в сторону Байкала и дальше, к Иркутску.

Ехали вдоль реки, потом по засахаренной снегом степи, пока не доехали до бора с растрёпанными, как со сна, озябшими соснами. Здесь Михаил залил из канистр бензин, и снова – вдоль какой-то реки.

Заночевали в селе. Помню, что в названии его было два слова: «усть» и – похожее на чьё-то имя.

Всю дорогу слышался гул, и ощущались подземные толчки, как будто ехали по крышке огромной кастрюли с кипящей водой. Внутри Земли «заваривалась каша».

Утром – вновь дорога. Реки, леса, горы. Не было им конца. Воистину, проплывала величественная страна. Я когда-то жил в ней, но не успел увидеть, как я вдруг понял тогда, почти ничего. И ведь мы ещё не выбрались даже из Забайкалья. Наконец, выехали на дорогу побольше. Михаил сказал, что мы объехали город Чита стороной. Он боялся, что через него не проехать: слишком большие разрушения. Ночёвка. Дорога, города, ночёвки, реки, леса, горы, дорога, дорога, дорога…

На одном из привалов Михаил вдруг задёргался и начал хлопать себя ладонями по телу. Хара загоготала:

– Комаров боится!.. И маленьких собачек… Мужик называется…

Потом почему-то, посмотрев на меня, – тихо:

– Хоть бы раз зарплату нормальную принёс… Всё на мне…

У Михаила покраснели и налились слезами глаза. Но он промолчал…

Улан-Удэ. Большая остановка, пополнение запасов. Подземные толчки. Дорога, дорога… Байкал…

Михаил не мог сдержать улыбки, взглянув на моё лицо:

– Что? Хорошо сделано?

Когда-то я, школьник, прочёл о Байкале и был заинтригован. Триста тридцать шесть вен-рек пьёт эта жуткая трещина в планете, заполненная прозрачносиней ледяной кровью-водой. И лишь одной артерииАнгаре разрешает попробовать тоже. Полуострова, горы, скалы и острова толпятся вокруг этого чудо-озера и вздымаются из его утробы. Горные хребты заложниками стонут на его дне. Байкал… Зародыш океана?.. Он ворчит и ворочается. Он чем-то недоволен. Может быть, какой-то скалой, что отдавила его посиневший язык?.. Мечта увидеть его, узнать его тайну залегла в моей душе…

И вот я смотрел на него. А он – на меня. Мы прощались…

Михаил рассказал мне, что его родители были верующими, и библейские истории так врезались в его душу, что для него чудесным желанием стало – увидеть Землю Обетованную…

Также как для меня – Байкал…

Приехали в Иркутск, и там у нас украли машину. Хорошо, что рюкзаки были на нас. Да… В том же самом Иркутске, где папе ампутировали ногу. И в другом…

Это был город, где родился Михаил. У него было здесь много родственников. Решили пойти заночевать у кого-то из них.

На одной из улиц мы попали в демонстрацию. Толпу разгоняли. Нас вместе с несколькими участниками схватили и затолкали в милицейско-полицейскую машину. Сколько мы не кричали, что мы случайно здесь, ничего не помогло. Хару и некоторых других отпустили почти сразу. Меня, как «бездокументника», и Михаила, как убежавшего из армии, задержали надолго. Были допросы. Я рассказывал чистую правду – они не верили. Поверили только, когда я соврал, что бежал из заключения (Михаил подсказал из какого). Стали проверять. Поскольку связи почти не было, это затянулось. Шли месяцы. Подземные толчки не прекращались. Пошли слухи, что город стал оседать: медленно уходить под землю. Началась паника. Беспредел.

В один день двери каталажки, где нас держали, оказались открыты. В полуразрушенном здании не осталось, кроме нас, ни одной живой души. Мы вышли. Было уже лето. У нас не было ничего: ни еды, ни воды. Решили опять искать родственников Михаила. Это было тяжело в разрушающемся городе, но мы их нашли. Когда зашли к ним, в квартиру, увидели Хару. Она выглядела испуганной и немного похудевшей.

Родственники (это был двоюродный брат Михаила, Виктор, с женой Леной и двумя, уже большими, сыновьями – Чуком и Геком) тоже решили идти с нами. Присоединился к нам и их сосед по дому, сбежавший из Бухары еврееузбек по фамилии Искариотов.

Когда выходили из Иркутска, я повернулся лицом в сторону Байкала, как поворачиваются евреи в сторону Израиля, и почему-то подумал:

– А ведь Байкал больше Израиля.

Потом я посмотрел в направлении на Саяны, повернул лицо своё в сторону Иерусалима, и… продолжил путь на северо-запад.

Мы шли по шпалам, ехали на поездах, на попутках и так добрались до Кемерово.

Искариотов оказался очень полезен. Он был талантливо хитёр и, несмотря на лысину, видимо, относился к категории сексапильных мужиков, чем умел пользоваться, доставая еду и одежду у своих многочисленных дорожных любовниц. При этом он говорил, что в Бухаре у него остались дети, которых он обожает, вместе с женой, конечно. Михаил знал Искариотова давно и относился к нему с презрением. Он старался не пользоваться его «услугами». Я тоже. Виктор же и Лена, напротив, говорили о нём: