Ее голос стал чуть мягче.

— Наша жизнь тоже изменилась, Люк. Мы — семья. Счастливая, прочная. Ты выбрал не то время. Я прошу тебя уйти — не ради меня, ради Изабелл.

— Изабелл?..

Горло сдавило. Лукас не мог поверить, что его до такой степени может потрясти звучание ее имени, услышанного впервые. Всего три слога — как идеально сложенные стихи.

Казалось, Мэдлин ничего не заметила.

— Да, ее зовут Изабелл, и она счастлива. Кроме того, девочка не говорит по-английски, только «пожалуйста», «спасибо» и «привет». Полагаю, ты по-прежнему не знаешь ни слова по-французски?

Лукас покачал головой, чувствуя, что за мягкими интонациями скрываются настоящая злость и глубокая горечь. Он представил себе, как Мэдлин все эти годы ограждала дочь от английского, понимая, какой барьер язык возведет перед ними.

— Итак, скажи мне, Люк: что хорошего выйдет из вашей встречи? Что хорошего — для Изабелл?

Она права. Девочка явно счастлива, и как объяснить, что это не прихоть, если за четырнадцать лет ему ни разу не пришло в голову выучить ее родной язык? Как он мог не подумать об этом?

— Прошу тебя, больше не приходи. Обещай мне.

Лукас не собирался давать никаких обещаний. Он хотел, чтобы Мэдлин пригласила его в дом, рассказала о своей жизни. Хотел обнять ее, помочь снять это летнее платье, почувствовать ее кожу… Никогда не бывает поздно.

— К полудню меня не будет в Париже, — произнес Лукас, поворачиваясь, чтобы уйти.

И услышал, как Мэдлин сказала ему вслед:

— Обещай.

Лукас не ответил, просто пошел к машине, а когда оглянулся, дверь уже была закрыта.

Какая ей теперь польза от его обещаний? И в чем смысл? Если пути назад уже никогда не будет, в чем смысл всего остального?..

На протяжении всего этого черного лета университет был единственным, о чем Элла могла думать, чтобы сохранить рассудок. Но после одной лишь недели занятий она поняла, что возвращаться не следовало. Еще слишком рано. Она думала, что обретет новую жизнь, а все оказалось намного примитивнее, как упражнение «найди десять отличий»: она сегодняшняя против той, которая ушла на каникулы три месяца назад.

Было пять часов. Элла только что вышла с лекции о поэтах-романтиках и влилась в поток, пересекающий кампус: студенты, спешащие на последнюю лекцию или, наоборот, в общежитие. Она достаточно гармонично вписалась в это половодье, но все равно чувствовала себя так, будто она — носитель вируса, о котором никто из окружающих не подозревает.

Определенно внутри ее живет болезнь. Кровь переменчива: то слишком горяча, то чересчур холодна, то наполняет ее неистовым желанием, то, наоборот, ощущением хрупкости и безжизненности — до такой степени, что нет сил подняться с постели. И Элла не в состоянии больше выносить общество — разговоры, знакомых, которые притворяются, будто она им небезразлична, но которым на самом деле нужна лишь пища для сплетен.

Элла заметила Криса, направлявшегося в ее сторону. Он был главным поводом ее возвращения — и главной причиной, почему возвращаться было не нужно. Крис написал Элле прощальное письмо через неделю после того, как навестил ее у Саймона, однако ей хотелось верить, что если она вернется в университет, то они смогут восстановить отношения… или хотя бы остаться друзьями.

На второй день после возвращения Элла пришла к Крису в комнату, но он не мог даже просто посмотреть ей в глаза, а когда она прикоснулась к нему, его тело одеревенело. И все время он повторял фразу — «как я сказал в письме», словно чувства, выраженные там, ему неподконтрольны, и он вынужден действовать в соответствии с ними.

Элла не знала, что сказать Крису, и мысленно репетировала варианты, решив, что короткое «привет» будет лучше всего. Сразу будет ясно, что она успокоилась, поняла, насколько все изменилось… В последний момент Крис лишил ее возможности что-то сказать, нагнув голову и отвернувшись.

Элла точно знала, что он видит ее: она даже остановилась, пораженная, разгневанная и сбитая с толку, потому что не могла взять в толк, чем заслужила такую холодность. В начале лета она винила себя, но это Крис предал ее, и теперь она его ненавидела.

Элла смотрела в удаляющийся затылок бывшего бойфренда, и внутри у нее закипела ярость. Еще не понимая, что делает, она побежала за Крисом. Схватив за руку, повернула лицом к себе. Какое-то мгновение вид у него был испуганный, потом — злой.

— Не смей меня игнорировать!..

Крис почти закричал в ответ:

— Чего тебе надо, черт возьми? В чем проблема?

В одно мгновение в голове у Эллы вскипела дюжина ответов, но ни один из них не был достаточно сильным и крутым, чтобы перебить грубость его фразы. Крис повел себя отвратительно, бросил ее, когда был так нужен, а сейчас парой грубых слов отмахнулся от нее, как от назойливой мухи. Это несправедливо!..

— У меня нет никаких проблем! Понял?

— Тебе нужно к психиатру!

Элла недобро усмехнулась:

— Ты даже не в силах выдавить из себя улыбку и поздороваться, а к психиатру нужно мне?

Крис не ответил, лишь неопределенно повел головой и через секунду отвернулся, чтобы уйти. До нее дошло, что он отказывается воспринимать ее, отказывается ее слышать. Она не позволит себя игнорировать!.. Вне себя от гнева, Элла схватила его за руку и, прежде чем Крис успел что-то сказать, сильно ударила по лицу.

Он замахнулся, готовый дать сдачи… и замер. Его щека почти мгновенно покраснела, правый глаз заслезился. Крису явно было больно, однако он опустил руку и ушел, быстро смешавшись с толпой. Несколько человек остановились, чтобы посмотреть на Эллу, и она ответила им вызывающим взглядом.

К тому времени когда она вернулась в общежитие, гнев спал, и она почувствовала слабость. Элла решила сходить на кухню — если там никого нет, можно будет что-то приготовить.

В кухне возились двое, Скарлетт и Эл, поэтому она направилась к своему шкафчику, взяла хлеб и джем, чтобы отнести к себе в комнату.

Скарлетт, подруга Эллы по первому курсу, весело поздоровалась с ней. Эла она почти не знала, но это был полный урод — целую неделю отпускал тупые шутки насчет ее семьи, о которой трезвонили в газетах.

Когда она закрывала шкафчик, он спросил:

— Элла, ты заходила в мою комнату? — Она повернулась к нему, ожидая продолжения. — Кажется, ты оставила у меня в кровати свою лошадиную голову.

— Почти смешно, Эл.

Парень повернулся к Скарлетт и сказал:

— Она улыбнулась — я еще целый день в безопасности.

Скарлетт смутилась и шикнула на него.

Эл Браун раздражал Эллу, но он хотя бы все делал открыто. Она презирала Скарлетт и всех остальных за то, что они устроили малоубедительную демонстрацию тактичности и сочувствия, но Элла знала, что о ней постоянно судачат. Она слышала, как они шепчутся у нее под дверью или внезапно замолкают, когда она заходит в кухню.