– Ваши руки, – сказала Лина. Ее голос срывался на хрипоту, а слова давались с болью в горле. – Позвольте взглянуть.

– Не стоит, все в порядке.

– Нет, не все в порядке. Я поранила вас, причинила вам боль, а между тем вы пытались мне помочь. И только теперь я начинаю понимать, что произошло, и предполагаю самое худшее. – Собрав все свои силы, она поднялась и подошла к столику для умывания и налила в широкую вазу воды из кувшина. – Холодная вода успокоит боль. Подойдите и опустите туда руки, пусть эти повязки отмокнут, а затем мы их снимем. – Квин и с места не сдвинулся, чтобы подойти к ней, тогда она обернулась и посмотрела на него. – Простите меня.

– Не за что. – Он поднялся и подошел к ней. – И не нужно немедленно превращать меня в честного, добропорядочного джентльмена лишь потому, что вам удалось провести ночь в моих объятиях и при этом остаться в полной безопасности. Я предпочитаю, чтобы мои женщины были в сознании.

– Вы стараетесь напугать или неприятно поразить меня? – спросила Лина, чувствуя, что ей хочется улыбнуться ему. – Просто после вчерашнего вечера… О господи, вы только взгляните на свои руки! Квин, простите, мне так жаль. Должно быть, останутся рубцы. Кроме того, как вы станете объяснять их появление? Люди могут подумать…

– Что я пытался надругаться над женщиной? – Он смотрел вниз, в воду, в то время как старался отделаться от самодельных повязок. – Прошлой ночью я катался верхом и обнаружил лису, попавшую в капкан. Я пытался освободить ее, но она яростно сопротивлялась и нанесла мне эти раны. Такое объяснение подойдет?

– Да, вполне, – согласилась Лина и стала сосредоточенно искать что-то в ящике стола. – Это звучит убедительно. Вот, у меня есть лечебная мазь и вата. Если вы высушите руки, я осторожно нанесу мазь, а затем найду какое-нибудь старое, мягкое полотно и разорву его на повязки.

Когда она вернулась в комнату с самым мягким полотном из тех, что нашла, Квин подсушивал свои раны, легко прикасаясь кусочками ваты к рваным царапинам, оставленным ее ногтями.

– Идите сюда. Садитесь. – Она нанесла мазь на вату, взяла его правую кисть и аккуратно прижала целебную повязку к ранам, затем повторила то же с левой рукой. – Вот так. Я думаю, вы сможете держать поводья или перо и даже надеть перчатки, если у вас найдутся те, что размером побольше.

– А как же вы? – Квин протянул руку и приподнял ее подбородок. – У вас на шее тоже весьма интригующие отметины, и в моем воображении, к сожалению, не возникает ни единого безобидного объяснения их появлению, кроме правды, в которую, боюсь, никто не поверит.

Лина отошла и взяла карманное зеркальце. Легкое прикосновение Квина к ее подбородку оказалось невероятно приятным, как, впрочем, и любое его прикосновение, подумала она с отчего-то печальным выражением лица. Ее шея выглядела точно так, будто кто-то пытался ее задушить.

– Я сделаю вид, будто у меня болит горло, – предложила она. – И обмотаю его теплой тканью. Не думаю, что сами следы будут видны из-под высоких воротников моих платьев, а когда через несколько дней краснота спадет, я смогу благополучно выздороветь и снять с горла повязку.

– Отправляйтесь в постель, – сказал Квин, поднимая емкость с водой. – Я вылью все это и принесу вазу назад. А как насчет вашей сорочки?

– Хм… носовое кровотечение, – с легкостью выдумала Лина и снова заглянула в ящик, чтобы отыскать подходящую фланелевую материю и чистую ночную сорочку. – У нас здесь определенно самое невезучее поместье. Надеюсь, Грегор отправится в путь без неприятностей.

– Он уже уехал, – сказал Квин и, проявляя грацию и ловкость опытного жонглера, попытался открыть дверь, при этом не уронить сосуд с водой и в то же время еще и забрать свои сапоги, стоявшие на полу. – Когда вернусь, я постучу в дверь.

Лина торопливо переоделась, обмотала горло фланелевым шарфом, который оказался очень мягким и уютным, и поспешила забраться в постель. Откуда Квин узнал, что Грегор уже уехал? Значит ли это, что русский знает о том, что Квин был в ее комнате? Впрочем, эта мысль встревожила ее гораздо меньше, чем должна была. Раздался стук в дверь, за ним последовала почтительная пауза, после которой Квин открыл дверь и внес пустую емкость.

– Мне нужно поторопиться и как можно скорее попасть в свою постель, прежде чем Питер принесет мой утренний чай, – заметил он. Он задержался, уже стоя в дверном проеме, оглянулся, и губы его дрогнули в улыбке. – Для завершения образа вам не хватает лишь кружевного чепца. Вы похожи на бабушку Красной Шапочки, ожидающую прихода волка.

Лина еще туже затянула свой старомодный фланелевый шарф.

– Я отлично осведомлена о возможной опасности, которую стоит ожидать от голодных волков, милорд.

Квин усмехнулся.

– Да, я заметил, – сказал он, закрывая за собой дверь.

Лина предполагала, что события прошлого вечера и ночи станут причиной некоторой неловкости в их отношениях с Квином, поскольку в спальне им довелось пережить определенную близость. Но необходимость продолжать играть свои роли перед прислугой лишь усугубляла сложность их и без того запутанных взаимоотношений.

За завтраком, увидев перебинтованные руки Квина, Лина не забыла поинтересоваться, что с ним произошло, и вынудила его во всех подробностях рассказать о том, как, не жалея сил, он старался освободить лису. Было непросто говорить с искренним удивлением в голосе, тем более что горло болело и изнутри и снаружи. Прислуга принесла ей к чаю меду и пообещала рецепт надежного средства от воспаления горла, который знала покойная матушка Тримбла.

– Не думаю, что простуда свалит меня с ног, – ответила она Квину, когда тот довольно убедительно поинтересовался ее здоровьем и посоветовал отдыхать в постели. Ей, пожалуй, следовало обращаться к нему с прохладной сдержанностью, но это было невыполнимо, ведь она была так благодарна ему за спасение от удушающего кошмара, ценой своих болезненно израненных рук. – Думаю, я прогуляюсь до Верхнего Клейборна и займусь покупками, – сказала она. – Быть может, свежий воздух благотворно подействует на мое горло.

– Позволите мне сопроводить вас? – спросил Квин, когда лакей покинул комнату с подносом, полным пустых тарелок. – Я могу возобновить свои попытки посягнуть на вашу добродетель, к примеру, при свете дня для разнообразия.

– Вы… – Лина опустила ложку теплого молока с медом, которую уже собиралась отправить в рот. – Прошлой ночью вы вели себя безупречно, а сегодня вновь говорите, что хотите сделать меня своей любовницей.

– Безусловно. – Квин смотрел на нее из-под опущенных век, скрывая озорной огонек в глазах и то, что ее негодование его забавляло. – Если бы я был во власти неудержимой страсти, тогда я, наверное, попытался бы воспользоваться положением прошлой ночью, что было бы, согласитесь, недостойно джентльмена. – Он замолчал, словно ожидая ответа, но Лина не попалась на его удочку. – Как видите, я полностью контролирую себя, и по-прежнему полон решимости достичь с вами взаимопонимания и согласия. – Он снова сделал паузу, чтобы выслушать ее возражения, но она лишь продолжала смотреть на него. – И вовсе не потому, моя дорогая Селина, что с вами мне это удобно.