«Вот так, надери ему чертов зад!» — проревел Роб Джей, позабыв, что окружающие не понимают ни слова на его языке. И тут его атаковал ошалелый, словно накурившийся анаши, индеец. Роб сделал шаг в сторону и припечатал босую ступню нападающего тяжелым грубым башмаком. Несколько длинных скачков прочь от стонущей жертвы, и он оказался достаточно близко к пещере, даже несмотря на отсутствие сноровки. Дернув запястьем, он отправил мяч в полет. И не важно, что тот не пролетел напрямик, а несколько раз подпрыгнул, отлетая от пола — он все же влетел в темный провал пещеры. Главное, что все видели: он попал в цель!

И тогда он подбросил палку в воздух и закричал:

— Побе-е-е-да-а! За Черный Клан!

Он скорее услышал, чем почувствовал удар, когда палка с сеткой, подчиняясь взмаху руки стоявшего позади него человека, встретилась с его головой. Звук был хрустящий, солидный, похожий на те, которые он научился распознавать в лагере лесорубов — тяжелый, глухой стук, издаваемый топором с двусторонним лезвием, вступающим в контакт с твердым дубовым бревном. Роб изумленно смотрел, как земля под ним разверзается. Он упал в глубокую яму, которая обернула его темнотой и положила конец всему, выключила его, словно будильник.

15

Подарок от Каменного Пса

Он ничего не чувствовал. Его волокли обратно в лагерь, как мешок зерна. Когда он открыл глаза, было темно, как ночью. Он уловил аромат смятой травы. Жареного мяса — возможно, жирной белки. Дым костра. Женственность Маква-иквы, склонившейся к нему и глядящей на него молодыми и одновременно умудренными глазами. Он не понимал, что она спрашивает, чувствовал только ужасную головную боль. От запаха мяса его затошнило. Очевидно, она ожидала этого, поскольку поднесла его голову к деревянному ведру и дала ему возможность опустошить желудок.

Закончив, он ослаб и стал хватать ртом воздух; она дала ему выпить какую-то микстуру: прохладную, зеленую и горькую. Ему показалось, что он уловил привкус мяты, но в питье присутствовал и другой, более сильный и менее приятный вкус. Роб попытался отвернуться и не пить, но Маква-иква решительно поддержала ему голову и заставила его проглотить все, словно он был ребенком. Он был раздосадован и сердит, но вскоре заснул. Время от времени он просыпался, и знахарка снова поила его горькой зеленой жидкостью. И вот так: то проваливаясь в сон, то частично приходя в сознание, то припадая ртом к странно пахнущей груди матушки-природы, он провел почти два дня.

Наутро третьего дня шишка у него на голове уменьшилась, и головная боль ушла. Маква-иква согласилась, что ему уже лучше, но все равно дала снотворное, и он опять уснул.

В лагере продолжался праздник Танца Журавля. Иногда до слуха Роба доносились звуки водяного барабана и голосов, поющих на странном гортанном языке, а также шум игр и гонок, крики зрителей. В конце дня он открыл глаза и увидел, как в полумраке лонгхауса переодевается Маква-иква. Он завороженно уставился на ее грудь: света хватило, чтобы рассмотреть рубцы и шрамы, составляющие странные символы, похожие на руны, идущие от грудной стенки до ореолов обоих сосков.

Хотя он не пошевелился и не издал ни звука, она каким-то образом почувствовала, что он очнулся. На мгновение, когда она встала перед ним, их взгляды встретились. Затем она отвела взгляд и повернулась к нему спиной. Но он догадался, что она так поступила вовсе не затем, чтобы скрыть темный спутанный треугольник, а чтобы утаить от его глаз загадочные символы на груди. Священной груди жрицы, удивленно произнес он про себя. А вот в бедрах и ягодицах ничего священного не было. Кости у нее были широкие, но он все равно не понял, почему ее назвали Женщиной-Медведем: чертами лица и гибкостью тела она скорее походила на сильную кошку. Он не мог сказать, сколько ей лет. Его поразило неожиданное видение: он берет ее сзади, сжимая в каждой руке толстый пучок смазанных жиром темных волос, словно оседлав чувственную лошадь в человечьем обличье. Он потрясенно обдумывал тот факт, что хочет стать любовником краснокожей дикарки, более прекрасной, чем мог себе представить какой-нибудь Джеймс Фенимор Купер, и понял, что его организм весьма энергично отреагировал на эти мысли. Приапизм может быть очень плохим знаком, но он знал, что в данном случае его проявление было вызвано конкретной женщиной, а не раной, следовательно, предвещало скорое выздоровление.

Он спокойно лежал и смотрел, как она надевает какую-то одежду с бахромой, из оленьей кожи. На правое плечо она повесила ремень, состоящий из четырех разноцветных полосок кожи, заканчивающийся кожаной сумкой, украшенной символическими узорами и кружком из больших ярких перьев неизвестных Робу птиц; и сумка, и перья касались ее левого бедра.

Мгновение спустя она выскользнула наружу. Скоро до Роба донеслись звуки молитвы, которую то ли проговаривала, то ли пропевала Маква-иква, при этом ее голос то взлетал до небес, то понижался до рокота.

«Хой! Хой! Хой!» — вторили ей сауки. Роб не имел ни малейшего представления, о чем эти колдовские молитвы, но от вибрации ее голоса у него по коже мурашки пошли. Он зачарованно прислушивался, глядя в отверстие для дыма в крыше ее дома на ярко горящие звезды. Совсем недавно они были похожи на куски льда.

Той ночью он с нетерпением ждал, когда же затихнут звуки Танца Журавля. Он дремал, просыпался, раздраженно слушал, снова ждал, пока звуки не затихли: голоса становились все глуше и наконец замолчали, а празднество закончилось. На пороге лонгхауса послышались тихие шаги, зашелестела сброшенная одежда. Рядом с ним со вздохом опустилось чье-то тело, руки потянулись вперед и нашли его, его ладони легли на чью-то плоть. Все совершилось в тишине, если не считать учащенного дыхания, веселого фырканья, шипения. Ему не пришлось особо напрягаться. Даже если бы ему и хотелось продлить удовольствие, у него бы ничего не вышло: он слишком долго воздерживался. Она была опытной и умелой, а он — нетерпеливым и быстрым, и в результате остался разочарованным.

…Он словно откусил от прекрасного фрукта и понял, что реальность не оправдала его ожиданий. Пытаясь рассмотреть детали в темноте, он решил, что груди сейчас обвисли больше, чем он помнил, а на ощупь кожа на них была гладкой и без единого шрама. Роб Джей подполз к костру, достал из него ветку и помахал тлеющим концом, чтобы заставить его вспыхнуть.

Когда он подполз с факелом к циновке, то вздохнул.

Широкое плоское лицо женщины расплылось в улыбке, оно вовсе не было неприятным, вот только он никогда прежде его не видел.

Утром, когда Маква-иква вернулась в свой лонгхаус, на ней был обычный бесформенный костюм из выцветшей домотканой материи. Очевидно, праздник Танца Журавля закончился. Она готовила мамалыгу на завтрак, а он сидел с угрюмым видом. Он сказал ей, чтобы она больше никогда не присылала к нему женщин, и она вежливо, кротко кивнула — этому приему она, несомненно, научилась еще в детстве, когда учителя-христиане ругали ее.

Продолжая готовить, она равнодушным тоном объяснила ему, что ночную гостью, которую она послала, зовут Женщина Дыма, а ей нельзя ложиться с мужчиной, иначе боги отберут у нее дар целителя.