Я закурил, откинулся на спинку кресла. Огден снова избавлялся от «улик»… Пожалуй, даже считал это своей непреложной обязанностью. Поскорее избавиться, будто вынести из дома мусор. Очистить и облагородить. Но это последняя продажа. Больше ни покупок, ни продаж. Довольно.

— Где мой сын?

— На своей половине, ваше сиятельство.

— Чем он занимался в мое отсутствие?

Огден перехватил формуляр, весь поджался:

— Большей частью молодой господин был дома. Отлучался лишь два или три раза.

— И никаких визитов? Ни к нему? Ни он сам? Во дворец?

— Мне об этом не известно, ваше сиятельство. Достоверно могу сказать, что к нему визитов не было.

Я кивнул управляющему на мягкое кресло перед столом:

— Ты можешь присесть, Огден.

Он не возражал, устроился на подушках даже с каким-то облегчением:

— Благодарю, ваше сиятельство.

Он, как обычно, был сама учтивость и благодушие. Но я интуитивно улавливал, что он напряжен. Будто внутри от копчика до лысеющей макушки натянулась струна. Я почти читал в его глазах, что он мечтал скорее уйти. Или все же казалось?

— Мне нужны подробности, Огден. Все, что ты знаешь.

Он замялся:

— О той… неприятности, мой господин?

Я кивнул.

Он вновь перехватил формуляр, потер кончик носа. Я заметил, что у него влажные пальцы и ладони в красно-белых пятнах. Волнение? Недуг? Духота?

— Ты здоров, Огден?

Он склонился, сидя в кресле. Буквально согнулся, будто мучился от приступа рези в животе:

— Благодарю, ваше сиятельство, я здоров. Суета, — он даже улыбнулся. — Хлопоты.

— Тебе нужен помощник?

Он поспешно покачал головой:

— Что вы, мой господин. Лишь сиюминутная слабость. Я со всем справляюсь.

Я кивнул, выдыхая дым:

— Итак, я слушаю.

— Все было как обычно, за исключением того, что его высочество покинул дом в большом раздражении.

— Сколько там было рабов? Кто именно?

Он с готовностью кивнул:

— Шестеро, мой господин, как я и говорил. Две наложницы, — он уткнулся в формуляр и сосредоточенно тыкал пальцем, выискивая данные, — стоимостью семьсот двадцать и… девятьсот пять геллеров. Одна домашняя рабыня за сто пятьдесят. Вальдорец за пятьсот. И два полукровки по двести двадцать геллеров каждый. Итого…

— Достаточно.

Итоговая сумма меня не интересовала. Продажная цена этих рабов будет в лучшем случае вдвое меньше названной Огденом. По крайней мере, женщин. Интересовало другое.

Огден предвосхитил мой вопрос:

— Рабов допросили, ваше сиятельство, но они не смогли ничего сказать. Одна из наложниц была под седонином, остальные пьяны или под иным воздействием. Других рабов в покоях не было. Молодой господин в ту ночь даже охрану отпустил.

Я кивал, гоняя во рту дым:

— Ты можешь идти, Огден. Прикажи обед. И пришли ко мне ту новую рабыню. Лелию. Хочу, чтобы она прислуживала за столом.

Он вновь напрягся. Лишь на короткое мгновение, но я успел это заметить.

— Как прикажете, мой господин. Сию же минуту.

Он снова согнулся и, наконец, вышел.

Я все еще сама не верила, что мне позволили выйти из медблока живой. Даже удивилась тому, что вообще проснулась несколько часов назад. После всех препаратов Тимона я чувствовала себя несколько странно, будто не совсем наяву. Ноги казались легкими, словно наполненными воздухом. Я едва не парила над полом. Или так представлялось от радости. Все только и говорили, что Квинт Мателлин вернулся. И в груди будто звенело. Когда отец рядом, Невий не посмеет… я очень на это надеялась. И слова управляющего, которые я услышала тогда, вселяли какую-никакую надежду. Огден сам ждал возвращения господина, надеясь, что это приструнит высокородного ублюдка.

Но я вспоминала и другие слова. О том, что тогда господин был расположен ко мне, а вернувшись, может даже и не вспомнить о моем существовании. Квинт Мателлин — мой единственный шанс выжить в этом аду.

У дверей медблока ждала Гаар. Улыбнулась, увидев меня, кинулась на шею, обнимая:

— Как же я переживала! — ее голос дрожал.

Я обняла с ответ. Ее талия казалась неестественно тонкой. Я даже поймала себя на мысли, что боюсь сильнее прижать, чтобы не покалечить. Уже давно не помню, чтобы так радовалась кому-то.

— Как я рада видеть тебя, — я даже чмокнула ее в бледную щеку.

Она отстранилась. Глаза, похожие на маленькие галактики, сузились. Гаар внимательно смотрела, поджав губы:

— Ты выглядишь здоровой, — она радовалась, но в тоне чувствовалась настороженность.

Я кивнула:

— Я здорова.

Гаар взяла меня за руку и повела в коридор:

— Господин управляющий велел мне присматривать за тобой сегодня. — Она сжала мои пальцы: — Так что, мы весь день проведем вместе. И ругаться не будут. Даже Сильвия. — Она вновь обняла меня и тихо затараторила в самое ухо: — Если бы ты только знала, как я переживала. Места себе не находила. Я никак не могла решить, правильно ли поступила, сказав управляющему? Никак не могла. Понимаешь? Я так мучилась…

Я отстранилась, взяла ее за руки, посмотрела прямо в глаза:

— Правильно. Не вини себя. Иначе я умерла бы там, под потолком. Или меня бы нашли. Не управляющий, — я покачала головой, — кто-нибудь из тотуса Невия. И тогда… все было бы гораздо хуже.

Гаар привстала на цыпочки, дотягиваясь до моего уха:

— Тех рабов, которые были там, продают. Всех. Я слышала. Управляющий распоряжался.

Я опустила голову, вытирала об платье влажные ладони. Все то время, которое я пролежала в сознании, жуткие картины снова и снова всплывали перед глазами. Непрошено, ярко. Я будто чувствовала запах дарны, слышала тягучую музыку, стоны, вскрики. Видела тела и безумные лица. Я гнала их усилием воли, как ночной кошмар, запрещала себе вспоминать, но они снова и снова преследовали. Тогда я старалась вспоминать другое. Теплую купальню, пахнущую бондисаном, белесые клубы пара. Как я аккуратно провожу мыльной мочалкой по твердой груди, по черному рисунку, на который, казалось, можно смотреть вечно. Вспоминала сильные руки. Широкие ладони. Красивые длинные пальцы. Как они касаются моей кожи. Вспоминала губы. Касания, которых я никогда не знала. Свой трепет и почти разочарование, когда я должна была уйти. Я сожалела, что ушла. Лежа в медблоке, только и делала, что сожалела.

Гаар потянула меня к огромному окну, не позволив погрязнуть в воспоминаниях. На его фоне мы, наверное, казались маленькими мухами. Исполинское, будто воздвигнутое великанами, дышащее светом. За стеклом простирался изумрудный сад, цветущие бондисаны горели на солнце, как капли крови. Как давно я не смотрела в окно… Я подошла к самому стеклу, коснулась ладонями ровной холодной поверхности, прислонилась лбом, чувствуя на коже теплые лучи. Они будто соединяли меня с жизнью, давали понять, что я все еще жива. В это мгновение было хорошо. Меня еще не покинул медикаментозный морок, и на какое-то время я могла вообразить, что я не здесь. Где-то в другом месте. Где-то, где очень спокойно и безопасно.