С уст раджи сорвалось удивленное восклицание. Он ждал от мятежной дочери чего–то подобного. Она облегчила ему задачу. Его не заботило, любит ли друг Мишель его дочь. Он уже принял решение.

— Приведите моего астролога! — приказал он.

Вошел астролог — старик с тонкими седыми усами и согбенной спиной. Он выглядел на свои восемьдесят, но стоило радже заговорить с ним, как он быстро, словно юноша, выпрямился.

— Ты составишь гороскопы моей дочери и моего друга Мишеля и определишь день, когда они будут пребывать в совершеннейшей гармонии.

— С какой целью, ваше величество? — спросил дрожащим голосом астролог.

— Нужно выбрать наилучший день для свадьбы.

Это заявление возымело не меньший эффект, чем разорвавшийся снаряд. Взгляды всех присутствовавших в библиотеке обратились к радже. Мишель был вне себя от ярости. Он не мог больше сдерживаться.

— Ты в своем уме? — воскликнул он, делая шаг по направлению к радже.

Бикрам и стражники тотчас же преградили ему путь.

Кират жестом успокоил своих солдат. Он оставался невозмутимым.

— Я возьму тебя в зятья, так поступают и другие правители в этой стране, которые отдают своих дочерей англичанам, голландцам и португальцам.

— Но мое сердце уже занято! Я живу с женщиной в Танджа–вуре, и я ей верен!

— Все, что мы знаем о тебе, — а знаем мы много, — говорит в твою пользу. Хирал — исключительная женщина. Славой она сравнялась с рани Джундан. Вот только Хирал творит добро, а рани сикхов сеет зло.

При упоминании о рани–регентше Пенджаба по библиотеке прокатился шепоток. Склонность жестокой повелительницы сикхов к организации заговоров и зверских убийств была общеизвестна. Мишель был лично знаком с рани, которой поставлял оружие и боеприпасы, но, в отличие от многих других европейцев и американцев, он всегда отвечал отказом на ее предложение обучать сикхских воинов.

— Я завидую тебе, Мишель, — продолжал Кират. — Но твоя связь с Хирал… Блистательная — девадаси. По нашим законам связь мужчины с девадаси не принимается в расчет. Ты ведь не земное воплощение Шивы, насколько я знаю, — язвительно произнес он и добавил жестко: — Ты не можешь отказаться от руки моей дочери.

Послышался чей–то взволнованный голос:

— Прости меня, могущественный раджа…

Кират обернулся к Бикраму. Офицер осмелился вмешаться в их с Мишелем разговор! Раджа обуздал свой гнев:

— Говори, Бикрам.

— Ты не можешь отдать дочь человеку, который ниже тебя по положению. Пратилома лишит ее всех титулов и даже права принадлежать к твоей варне.

Бикрам выпалил свои доводы на одном дыхании. Раджу услышанное не обрадовало.

— Бедный мой Бикрам, ты сам не женат и плохо знаешь законы Манава–Дхарма Шастры1, — насмешливо сказал Кират. — Да, ты прав: пратилома — это брак женщины из высшей варны с мужчиной низшей варны, и он влечет за собой понижение общественного статуса супруги. Но, как тебе известно, мой друг Мишель Казенов француз и потому не принадлежит ни к одной варне. Я могу преподнести этот «дар» такому, как он, тем самым оказав ему честь и возвысив…

Это было слишком. Мишель, сжав кулаки, двинулся к радже.

— Я не нуждаюсь в таких подарках!

— Значит, ты умрешь.

Дхама втянул голову в плечи, словно укрываясь от топора воображаемого палача. Продолжи Мишель в том же духе, им обоим не поздоровится.

— Отец! — воскликнула Саджилис.

Все повернулись к Украшенной, которая, горделиво выпрямившись, смело сказала отцу:

— Ни один волос не упадет с головы нашего друга по твоей вине!

— Этот человек нас оскорбил, — начал было раджа, удивленный дерзкими словами дочери.

Никто и никогда не говорил с ним в таком тоне.

— Дай ему время подумать, — сказала Саджилис уже более мягко.

Кират предпочитал не ссориться с любимой дочерью. И не мог ей отказать. Саджилис между тем продолжала:

— Мишель — человек честный и благоразумный. Наши боги любят и защищают его. Поэтому повторяю свою просьбу: дай ему время подумать.

— Будь по–твоему! Я дам ему время. Мы будем ждать его в этой комнате в последний день празднований, посвященных

Или «Законы Ману» — наиболее важный из всех древнеиндийских сборников законов. Брахманской традицией считается установлением Ману, мифического прародителя людей.

Ганеше. А пока он волен ходить туда, куда ему заблагорассудится. Но пусть он знает: ему нигде не удастся спрятаться, если он не вернется в назначенный день. Друг Мишель, куда бы ты ни уехал, мы тебя найдем. Ни в твоей любимой Франции, ни в пустыне, ни в джунглях, ни на вершине горы ты не укроешься от тех, кого я пущу по твоим следам. Сам Шива, который оберегает тебя и твою танцовщицу, не остановит карающую руку. На кону твоя жизнь и жизни твоих друзей.

Мишель побледнел как смерть. Он думал о Хирал, об их любви. Он поклонился радже и, даже не посмотрев на Саджилис, направился к выходу. Дхама тоже поклонился и последовал за другом.

— Тебе придется жениться, — бросил Дхама, когда они с Мишелем выходили из дворца.

— Я не собираюсь исполнять прихоти этого царька!

— Он не оставит тебя в живых. Равно как и никого из нас. Может статься, он решит не дожидаться конца праздника. Ты нажил себе смертельного врага, и не одного.

— Я знаю, ты говоришь о Бикраме. Я ощутил его ненависть.

— Бикрам, этот несчастный глупец, влюблен в Саджилис. Этого только слепой может не заметить. Он не позволит тебе выйти живым из владений раджи. Мы отпустили своих людей, и теперь мы во власти прислужников раджи, — сказал монах, сожалея о том, что если они и встретятся со своими обычными спутниками, то не скоро.

— Навестим султана Хайдарабада. Он даст нам сопровождающих. Он тоже наш друг, — сказал Мишель с горечью.

Монах не стал спорить. Это было наилучшее решение из возможных. Мир полон опасных друзей. Почему бы не прибегнуть к помощи одного из них?

Гроза бушевала всю ночь, хотя время муссонов прошло. Небо сочилось угрозами — боги были растревожены. В Аунраи произошла череда неприятных событий, заставивших жителей поверить в довлеющее над деревней проклятие, которое, к счастью, вскоре должно было утратить силу.

Оставалось подождать всего несколько часов.

Утром, словно отвечая на мольбы людей, солнце попыталось пробиться сквозь шлейф туч и тумана. К югу от деревни, раздувшись от упавшего ночью проливного дождя, катила свои розовато–серые воды река Ганга. На мелководье валялись вынесенные рекой деревья, которые она вырвала с корнями в западных районах, трупы, брошенные в нее теми, кто жил выше по течению, и разного рода мусор, в котором, ища поживы, рылись местные падальщики — шакалы и желтые собаки.