Офицер службы безопасности: Садитесь, я хотел бы побеседовать с вами начистоту.

Николас Эллиотт: Как вам будет угодно, полковник.

Офицер: Вашей жене известно, чем вы занимаетесь?

Эллиотт: Да.

Офицер: И как она узнала?

Эллиотт: В течение двух лет она была моим секретарем, так что, полагаю, информация просочилась.

Офицер: Несомненно. А как насчет вашей матери?

Эллиотт: Она считает, что я служу в организации под названием СРС, а эта аббревиатура, по ее мнению, означает Секретную разведывательную службу.

Офицер: Боже правый! И как же она об этом проведала?

Эллиотт: Сотрудник коалиционного правительства сообщил ей об этом на приеме.

Офицер: А как насчет вашего отца?

Эллиотт: Он считает меня шпионом.

Офицер: Но почему такая мысль пришла ему в голову?

Эллиотт: Потому что Шеф рассказал ему об этом в «Уайтсе».

И опять-таки этим разговором все и ограничилось.

Эллиотт и Филби вращались во внутренних кругах правящего класса Великобритании, где взаимное доверие было настолько абсолютным и бесспорным, что сложные меры предосторожности не представлялись необходимыми. Здесь все были членами одной семьи. «Веками работа Офиса зиждилась на доверии, — говорил Джордж Кэри Фостер, сотрудник службы безопасности Форин-офиса. — В этой семейной атмосфере никому и в голову не приходила мысль, что среди них затесался чужой». Эллиотт верил, что его жена надежно хранит секреты; начальник Эллиотта верил, что его отец надежно хранит секреты; Эллиотт верил, что его друг Филби надежно хранит секреты, ни разу не заподозрив, что теперь эти секреты используются в разрушительных целях.

Информация, переданная Фермеренами, включала в себя подробное описание «всех их контактов с католическим немецким подпольем и роли, которую эти люди могли играть в послевоенной демократической и христианской Германии». Это были разведданные огромной ценности, поскольку там упоминались имена, адреса и род занятий тех, кто, подобно Фермеренам, противостоял Гитлеру, но хотел предотвратить переход страны под контроль коммунистов — «видных католических активистов, которые в послевоенный период могли бы оказать союзникам неоценимую помощь при создании антикоммунистического правительства в Германии». По очевидным причинам — Красная Армия уже готовилась войти в Германию с востока — МИ-6 не стала передавать этот список Москве.

Это сделал Филби.

После войны офицеры союзнических войск стали разыскивать антикоммунистических активистов из списка Фермеренов — тех, кто «мог бы создать фундамент консервативного христианского руководства Германии в послевоенное время». Однако они не нашли ни одного человека: «Всех депортировали или ликвидировали». В последние месяцы войны царил кровавый хаос: приверженцы нацистского режима убили около пяти тысяч человек по следам июльского заговора, и многие из убитых принадлежали к католическому сопротивлению. Прошло много лет, прежде чем МИ-5 смогла установить, что произошло на самом деле: Филби передал список своему советскому куратору, тот переправил его в московский Центр, а оттуда послали убийц с заранее подготовленным списком влиятельных идейных оппонентов, которых решено было уничтожить по мере продвижения войск Сталина. «Поскольку Москва имела твердое намерение истребить всю некоммунистическую оппозицию в Германии, — пишет Филипп Найтли, — эти католики были убиты».

Никто не знает, сколько людей погибло в результате действий Филби, потому что ни МИ-5, ни МИ-6 так никогда и не опубликовали список Фермерена. В своем дневнике Лидделл из МИ-5 упоминал об отчетах, свидетельствовавших, что советская сторона ликвидирует оппозицию в Восточной Германии в рамках «борьбы с католической церковью, представлявшей, с точки зрения русских, наиболее мощную международную оппозицию коммунизму». Годы спустя Филби отмечал: «Я нес ответственность за гибель значительного числа немцев». Предполагалось, что он имел в виду нацистов, однако среди жертв было также неизвестное нам число немецких антифашистов, погибших из-за того, что не разделяли политических убеждений Филби. Любые остатки сомнений, которые Москва могла испытывать по поводу Филби, на тот момент, похоже, испарились.

Фермерены полагали, что сообщают союзникам о мужчинах и женщинах, способных спасти Германию от коммунизма; сами того не ведая, они сдали их Москве. Из-за предательства Филби величайший триумф Эллиотта обернулся тайной, мрачной трагедией.

День высадки в Нормандии приближался, союзники продвигались вперед, а Ким Филби, Ник Эллиотт и их коллега из УСС Джим Энглтон, как и многие другие, достигшие зрелости на войне, стали задумываться о том, чем заняться в мирное время. Каждый был настроен на продолжение карьеры в разведывательном деле, каждый добился успехов в мудреном ремесле шпионажа, и всех троих ожидал быстрый карьерный рост, двоих благодаря их заслугам, а третьего — из-за путча в конторе.

По мере ослабления фашистской угрозы все опять начали бояться советского шпионажа. Перед войной МИ-5 и МИ-6 потратили массу энергии, ресурсов и нервов, сражаясь с коммунистической опасностью, как в Великобритании, так и за ее пределами. Однако тяжкий груз войны с Германией и альянс со Сталиным на время отвлекли внимание от тайных действий Москвы. К 1944 году угроза советского шпионажа снова привлекла к себе пристальное внимание. «Коммунисты внедрились в наши ряды, — сказал Энглтону сэр Стюарт Мензис, — и до сих пор находятся внутри нашей организации, но мы точно не знаем, каким образом». Пробужденные угрозой коммунизма изнутри, шефы британской разведки все отчетливее понимали, что потребуются новое оружие и реорганизация службы, чтобы сразиться с «новым врагом», Советским Союзом. Начали обозначаться линии фронта холодной войны.

В марте 1944 года Филби поделился с Ш следующим суждением: пришло время возобновить борьбу с коммунистическими шпионами, учредив новый отдел — Девятый — в целях «профессионального подхода к любым делам, о которых мы узнаем в связи с коммунистами или людьми, вовлеченными в шпионаж на Советский Союз». Ш воспринял идею с энтузиазмом, и его отношение разделял Форин-офис — «с условием не предпринимать никаких мер в самом СССР (несмотря на присутствие советского шпионажа в Великобритании)». Поначалу руководить отделом назначили офицера МИ-5 Джека Карри, но самым очевидным претендентом на эту должность в долгосрочной перспективе был опытный глава Пятого отдела Феликс Каугилл. Впоследствии Филби заявлял, что Москва приказала ему оттеснить Каугилла, хотя эта задача ему вовсе не улыбалась. «Я должен сделать все, то есть абсолютно все, чтобы меня назначили главой Девятого отдела, — писал Филби. — Каугилл должен уйти». На самом же деле Филби, скорее всего, предложил создать Девятый отдел с твердым намерением его возглавить, а Каугилл оказался у него на пути.

Устранение Каугилла проводилось с хирургической беспристрастностью и безо всяких сожалений. Филби осторожно поддерживал антагонизм между Каугиллом и его старшими коллегами, нервным Валентайном Вивьеном и ехидным Клодом Дэнси; он мрачно нашептывал руководству об испортившихся отношениях между Каугиллом и МИ-5; кроме того, он умудрился пробраться на позицию главного кандидата, претендующего на должность руководителя Девятого отдела вместо Каугилла. Наконец, в сентябре 1944 года, Филби вызвали в кабинет Ш, где его «чрезвычайно тепло» приняли и объявили, что он возглавит новый советский отдел. Филби с радостью согласился, но прежде с надлежащим почтением подкинул шефу маленькое дополнительное соображение. Поскольку у Каугилла отношения с МИ-5 так сильно не ладились, не будет ли уместным в случае назначения Филби заручиться одобрением родственной службы? Филби вовсе не боялся, что МИ-5, где служили многие его друзья, станет возражать против его повышения. Он просто хотел удостовериться, что решение завизировано МИ-5; таким образом, если служба безопасности когда-либо вознамерится выяснить, как Филби сумел занять столь высокое положение, он сможет указать на то, что они сами же и способствовали его назначению. Вскоре Мензис уже был убежден, что это «его собственная идея». А Каугилл, обнаружив, что его обошли, в ярости подал в отставку, как и рассчитывал Филби.