А потом все слилось в сплошном кошмаре.

С треском отлетел, лопаясь по шву, рукав добротной тарататки. Ладно! Не до жиру, быть бы живу! Спасемся – новую добудем!

Ендрек сопротивлялся с отчаяньем загнанной в угол крысы.

Проку было примерно столько же.

Рубаху разорвали по-живому, ночная прохлада липкими пальцами пробежалась по разгоряченному борьбой телу, а потом на ее месте парень ощутил втыкающиеся под ребра пальцы водяниц.

– Спаси, Господи!!! – истошно завизжал студиозус.

А в ответ услыхал все то же довольное «гугуканье».

Сильные пальцы с твердыми, счастье еще, что не острыми, когтями щекотали, тискали, щипали его.

Несчастный отбивался как мог. Кулаками, пятками, дрыгал головой, кричал что было мочи.

Бесполезно.

Сколько водяниц набросилось на него одновременно, Ендрек не знал. Да и знать не хотел. Иногда казалось, что по его телу блуждает десяток рук, а иногда – полсотни.

Вскоре сил сопротивляться уже не оставалось.

Ендрек, вконец обмякнув, вяло отбрыкивался, почти не поднимая рук. Только в судорожных спазмах дергались ребра и живот.

Еще в начале пытки, когда способность связно мыслить не оставила его, студиозус пытался притвориться мертвым. Думал – потеряют интерес и отстанут. Как бы не так! Противные твари словно имели определенную цель – замучить человека насмерть.

Если так, то их замысел вполне мог увенчаться успехом…

Посторонних звуков, отличных от хихиканья и хриплых «гу-гу», Ендрек сперва не расслышал. А потом одна из водяниц заверещала, как пришибленная сапогом собачонка, высоко подпрыгнула и рухнула, придавив человека немалым весом.

Студиозус задохнулся, оттолкнул проклятую руками и почувствовал на ладони влагу.

Вслед за этим до его слуха донесся крик:

– Бей-убивай! Во имя Господа!!!

Заржал конь.

Щелкнул арбалет. Следом еще. И еще.

Водяницы молча, двумя – все-таки трое их было, не больше, – стремительными тенями рванулись к темнеющему неподалеку краю леса. Третья лежала, придавив Ендрека поперек туловища, неподвижная и безжизненная…

– Бей-убивай!!

Наискось через поляну пронеслись силуэты нескольких всадников. Темные тени. Только холодно поблескивали, отражая лунные лучи, занесенные над головами сабли.

– Благодарю тебя, Господи! – одними губами – сорванное горло отказывалось служить – воззвал Ендрек, воздев очи к звездному небу.

Внезапно к запаху псины от мертвой водяницы примешался пряный аромат конского пота.

Студиозус выпучил глаза.

Нависший над ним всадник отличался тонкими чертами лица, носил элегантно подкрученные темные усики, шапку с павлиньим пером и оторочкой из меха седого бобра.

Но удивительнее всего было шитье из серебряного шнура на груди щегольского жупана. Такие вензеля любили накручивать только шляхтичи из Грозинецкого княжества.

«Грозинчане? Откуда здесь?» – успел подумать Ендрек, проваливаясь в черный колодец забытья.

Солнечные зайчики пестрили палую листву, словно шкуру диковинного южного зверя пардуса – герба Великих Прилужан, метались по ней, как стая обезумевших во время лесного пожара белок.

Войцек Шпара неспешно озирался по сторонам, готовый в любой миг выхватить саблю и во главе отряда отбиваться от неведомого врага. Рядом с ним пан Юржик и Хватан держали на изготовку снаряженные арбалеты. А ну как высунется кто из подлеска?

Чуть позади и сбоку ехали Даник-Заяц, Самося и Шилодзюб. Серьезные, сосредоточенные. К ним пристроился насмерть перепуганный Миролад.

Дальше шла четверка, возглавляемая паном Стадзиком Клямкой. Шляхтич подергивал себя за ус и сердито зыркал на беспечно откинувшегося в седле Глазика. Замыкала колонну, двигаясь в охранении, четверка пана Гредзика Цвика. Он, в отличие от других, не сильно-то волновался – да и не в его привычках было вообще волноваться по каждому пустяку – и негромко болтал о чем-то с Пиндюром и Издором.

Самося вел в поводу коня Грая. Сам порубежник, хоть и шел пешком, далеко опередил всех, выискивая на земле и на кустарнике следы беглеца.

– Ушел гад, дрын мне в коленку, – задумчиво проговорил Хватан. – Как был из жигомонтовцев, так и остался.

– Не нуди, – лениво отозвался пан Юржик Бутля. Сдвинул шапку на затылок и рукавом протер вспотевшие залысины. – Ендрек – парень не поганый. Заблудший.

– Во-во, ото ж он и надумал вконец заблудиться. Вусмерть…

– Злой ты, – укоризненно покачал головой шляхтич, – недобрый.

– Само собой. Мы ж все злые малолужичане. Куда ни плюнь, в разбойника попадешь. А тут, в Великих Прилужанах, все белые и пушистые. Кому ж над нами панствовать, как не им?

– Вот завел, – вздохнул Юржик. – Меня воспитывать не надо. Я сам с усами. – Он расправил пальцем рыжеватые, топорщащиеся щеточкой усы. – А мальчишке с рождения песню пели, как их кровососы-северяне обирают. Будто мы виноваты, что железные рудники у нас, серебряные копи у нас, горюч-камень – и тот у нас, нагибайся и собирай. А у них мед, пшеница да лен. Да конопля еще…

– Вот и нехай сплели бы себе из конопельки то, что полагается, – скривился Хватан. – Так нет, им нас жизни учить надо, дрын мне в коленку!

– Я ж и говорю, злой ты. Никакого сострадания. – Пану Бутле, похоже, доставляло немало удовольствия наблюдать краснеющего и сопящего носом молодого порубежника. Вот и доводил его язвительными замечаниями.

– А ну тихо вы, о-о-оба! – неожиданно вскинул руку с плетью пан Войцек. – Гл-гляньте, Грай чего-то машет.

Верно.

Грай, вырисовываясь темным абрисом на фоне светлой прогалины, махал сдернутой с головы шапкой.

– Зовет или… – прищурился Хватан.

– Ага, – посмотрел на него, словно на горячечного, Юржик. – Была бы беда какая, он так махал бы?

– Тихо, сказал! – оборвал их препирательства сотник, обернулся назад. – Гредзик, Стадзик! Прикрывайте!

Один и второй шляхтич кивнули. Мол, поняли, сделаем.

Войцек легко подтолкнул вороного шенкелями и поравнялся с Граем.

– Что?

Следопыт указал на поляну. Здесь строй лесных великанов отступал от излучины неширокого речного потока – в верховьях Елуч не отличался мощью. Над берегом стояли три старые ивы. Две рядышком, а одна – чуть поодаль. Она наклонилась над темной водой, далеко протянув крепкие сучья.