Он и сошел, наверное.

Оправившись от переломов, Сьевнар снова перебрался жить в огромный дом владетелей фиорда, где у него была своя лежанка в помещении для ратников. Без охоты перебрался, конечно, просто не нашел предлога подольше остаться в доме лекаря.

Он выздоровел.

Красно говори

И подарки готовь,

Чтобы жен соблазнять,

Дев красоту

Неустанно хваля

Будь уверен в успехе.

Никто за любовь

Осуждать другого не должен,

Часто мудрец

Опутан любовью

Глупцу не понятной…

Речи Одина. VII–X в.н. э.

Едва сошел снег, дружина Рорика как обычно начала готовить в набег деревянных коней, конопатить, смолить, подновлять резьбу, поблекшую за зиму. Паковали припасы, снасть, оружие, запасали древки для стрел, копий и дротиков. На этот раз Рорик сговорился со старым ярлом Дюри Толстым и ярлом из данов Хрольвом Большая Чаша обогнуть земли данов объединенными дружинами и спуститься по реке до городков бургундов, где всегда есть чем поживиться. Поход обещал быть прибыльным, вожди бургундов хоть и умеют сражаться, но редко помогают один другому, знали воины фиордов.

Дело находилось для каждого, как всегда перед дальним походом. Но, как только освобождался, Сьевнар сразу бежал через лес к дому Бьерна. Каркал вороной издали, давая знать Сангриль, что он рядом и ждет.

То-то, наверное, удивлялся Полторы Руки – откуда в эту весну собралось столько воронья у его владений? – усмехался он. Пока дождешься любимую, целую воронью свадьбу отпразднуешь, до хрипоты.

По обычаю жителей побережья девушка и юноша, собирающиеся пожениться, не должны встречаться до свадьбы, родным не положено этого допускать. А если случайно увидят друг друга – им следует отвернуться и идти мимо. Впрочем, этот древний обычай соблюдался не так уж строго, многие, сочувствуя нетерпению молодости, сами отворачивались, завидев их вместе. Мол, никто ничего не видит и ничего не слышит. А если никто не видит – вроде как нет ничего. От влюбленных требовалось только соблюдать внешние приличия – делать вид, что они встречаются в глубокой тайне. Хотя, понятно, сердечные тайны обычно написаны на лицах так отчетливо, как руны, крупно выбитые на камнях.

Наверное, той весной он действительно в чем-то напоминал Агни Безумного, ничего не видящего вокруг себя.

Да и как иначе? Гибкое, горячее тело девушки под меховой безрукавкой, нежность груди под полотняной рубахой, упругость втянутого живота и округлых бедер. Его руки, привыкшие к веслу и рукояти меча, не переставали удивляться шелковистой гладкости девичьей кожи, его кожаное копье так и рвалось в битву, и только нежность удерживала воина от наскока.

– Не надо, не сейчас, потом… – говорила она с придыханием, завешивая глаза густыми ресницами и горячо, прерывисто дыша под его ласкающими руками. – Не надо, Сьевнар, любимый, я ведь живая, тоже не могу больше терпеть… Но не так, не здесь…

Она сама прижималась к нему, и тут же, с усилием, отстранялась, не давая совершить то последнее, что делает мужчину и женщину мужем и женой.

Да, тогда он так и говорил даже в мыслях – то, последнее. В языке свеонов много понятий, обозначающих соединение семенем, иные вообще уместны только за хмельным столом ратников, но все они – не про них, казалось ему. Слишком просто, слишком грубо и откровенно. Она – особенная! Они оба особенные, у них все будет по-другому, не как у всех…

– Ты понимаешь, девушка сама должна позаботиться о себе, – объясняла она чуть спустя, окончательно выпутавшись из его рук, зашнуровав рубаху и запахнув безрукавную накидку.

– Я понимаю…

– Ты пойми, мужчины – как дети малые, что видят перед глазами, то и тянут к себе. Им что ни дай – все хорошо. А девушка должна сама о будущем позаботиться – как станет женщиной, как заведет детей – это важно, – толковала она ему, рассудительно морща гладкий, чистый лобик.

Настолько рассудительно, что словно не она прижималась к нему еще несколько мгновений назад, как будто не она нетерпеливо постанывала, впиваясь пухлыми губками в его губы. «Может, прав Гулли Медвежья Лапа, когда громогласно разглагольствует о том, что любая женщина, порождение гибкой праматери Ивы, носит на себе два лица, – невольно приходило в голову. – Но это, значит, еще не все ее лица. Свое третье, истинное лицо, женщина прячет под нательной рубахой пониже спины… Нет, вздор, это не про нее, это – про остальных!»

– Я понимаю! – соглашался он.

Честно сказать, Сьевнар не очень понимал, почему она так боялась окончательно отдать ему свое тело. Ведь все уже было решено, договорено, с первым же попутным ветром дружина Рорика уходит в викинг на запад, и он, Сьевнар, идет вместе со всеми. А потом, к осени, возвращается с богатой добычей, берет у владетелей фиорда надел земли и ставит собственный дом. Морской конунг Рорик не откажет ему в хорошей земле, он любит, когда воины обзаводятся семьями и оседают в его владениях. Такие ратники не уйдут служить другому ярлу. Их дети, вырастая, тоже пополнят будущую дружину Ранг-фиорда…

Бьерн Полторы Руки тоже вроде не возражал отдать дочь замуж за Сьевнара. Он еще не сказал окончательное «да», по рукам они пока не ударили, но лекарь многозначительно крякал, понимающе покачивал головой, что можно расценить как согласие, решил воин.

Так боится Сангриль?

Может, она не любит его? Просто играет в любовь? – холодело внутри.

Стремясь развеять собственные сомнения, Сьевнар слегка касался ее, начинал перебирать мягкие волосы.

И опять – сплетение рук, жадный перехват губ, поцелуи, жалящие как укусы. Истома неудовлетворенной страсти, как жар палящего полдня…

– Не надо, не здесь, не теперь…

– Но когда же?

– Не торопись, любимый, у нас с тобой еще все будет, только не торопись…

– Хорошо… Пусть все будет, как ты хочешь, – покорялся Сьевнар.

Девушка сама должна позаботиться о себе… Будущие дети… Будущий дом… Дети – они такие милые, маленькие беззащитные, такие крохи – вот о ком надо думать в первую очередь…

Не спешить, подождать, рассудить, подумать – это она повторяла часто, даже слишком часто.

– Клянусь чреслами Одина, Отца Отцов, чтобы на свет появились дети, нужно еще кое-что, кроме мыслей и рассуждений! – однажды не выдержал Сьевнар.

Сангриль, округлив глаза, посмотрела на него с искренним недоумением.

Не поняла!

Милая…

* * *

– А ты сложишь стих про нашу любовь? – однажды спросила его Сангриль.

– Ты хочешь этого?

– Конечно, хочу! Любая девушка хочет, чтобы скальды рассказывали другим о ее красоте.