Зофия повернулась к ней и улыбнулась.

– Воскресное жаркое. Цыпленок, йоркширские пудинги и подлива. Объеденье, но будет готово через полчаса. Иди пока посмотри телевизор в моей комнате, там лежит диск «Друзей». Я скоро подойду.

– Хорошо.

Петра поднялась в комнату Зофии и заметила в ней изменения. Одежда сложена в стопку, гладильная доска убрана. Сушилка передвинута к батарее, на ней пара блузок и брюк. Диск с сериалом лежал на кровати.

Комната выглядела иначе. Петра осмотрелась. Что-то отсутствовало, или же просто сегодня комната казалась больше, хоть в ней и сушилась куча одежды. Она села на кровать и, взяв диск, легла на спину. Ей не хотелось смотреть «Друзей». Она устала, ведь прошлой ночью едва сомкнула глаза. Ночевкой это точно не назовешь. Она, Тина и Мэнди разместились в гостиной. Расстелили поверх старых одеял спальные мешки. Они мастерили постеры, смотрели фильмы, болтали и разрабатывали стратегии продвижения для «Красных роз». Мама Мэнди разрешила им когда угодно заходить на кухню, чтобы готовить закуски и брать напитки.

На самом деле, ночь прошла неплохо. Они много смеялись и долго не ложились спать. Петра улыбнулась, вспомнив об этом. После двух спустилась мама Мэнди и чуть-чуть приоткрыла дверь. «Выключаем свет, пора спать», – прошептала она. Они погасили свет и остались в темноте, из-под занавески просачивался огонек с улицы. Девочки долго лежали в тишине, а потом Мэнди прошептала: «Выключаем свет, пора спать». Все трое захихикали. И тогда каждый раз, как воцарялось молчание, одна из них говорила: «Выключаем свет», и так до тех пор, пока они не сморились от хохота и усталости. Вскоре каждая погрузилась в сон. Петра проснулась почти в одиннадцать. В гостиной было сумрачно, девочки все еще кутались в спальники.

Петра села. В комнате Зофии точно что-то изменилось. Пропали фотографии. Она посмотрела на стену и увидела, что там нет большей части фотографий Клары. Остались только две маленькие.

Открылась дверь, и вошла Зофия. Она уже сняла фартук и улыбалась.

– Обед через десять минут, – известила она.

И присела на кровать рядом с Петрой. Взяла диск и подняла его. Девочка решила, что они посмотрят десять минут эпизода, а потом пойдут есть. Но Зофия просто крутила чехол в руках – и так и сяк, в итоге перевернула его обратной стороной, будто хотела прочесть о сериале. И тут она заговорила:

– Ты знаешь, что мы с твоим папой расстались?

Петра не ответила. Ничего не хотела говорить. Она убеждала себя в обратном с той поры, как увидела фингал. Но сердцем она точно знала, просто не хотела это принимать.

– Такое случается, – продолжила та. – Люди сходятся и расходятся. Такова жизнь.

Петра сидела молча, прижимая локти к ребрам. Она вспомнила глаз Зофии – синяк, такой темный, будто нарисован углем.

– Это папа тебя ударил? – еле слышно спросила она.

– Нет-нет. Он меня не бил. Тот синяк на глазу? Нет, я врезалась в дверь. Была немного выпившей. Правда.

Но Зофия нервно крутила диск в руках. Петра чувствовала, что она лжет. Интересно, он уже бил ее до этого? Они долго встречались. Были ли синяки, которые Петра не замечала, как те, что сама скрывала от Тины?

– Ну что, идем есть? Мы с тобой все равно останемся подругами. Ты можешь приезжать ко мне, и мы можем вместе ходить в торговый центр.

Петра встала.

– Какое-то время, – добавила Зофия.

Она не двигалась. Разговор еще не окончен. Девочка снова опустилась на кровать. Забрала у Зофии диск с третьим сезоном. В нем Росс и Рэйчел расстались. Он переспал с другой, потому что они сделали перерыв в отношениях, но Рэйчел спорит, что окончательного разрыва не было. Это был один из любимых моментов Зофии.

– Почему на какое-то время?

– Мария возвращается в Польшу. Я тебе говорила?

Петра кивнула.

– Ее подруга открывает в Лодзе салон красоты. Она унаследовала деньги от папы, продает дом и…

Казалось, у Зофии не осталось больше слов. Она призадумалась.

– Короче говоря, эта подруга предложила Марии присоединиться к ней и наладить бизнес.

Петра внимательно слушала, силясь понять, к чему идет эта история, а потом вдруг вспомнила отсутствующие на стене фотографии.

– Так что подруга сказала мне…

– Ты возвращаешься с Марией в Польшу.

– Да.

– Почему?

– Потому что там мой дом. Я думала, что здесь, с твоим папой, но…

– Все еще может наладиться. Вы можете сойтись.

Зофия покачала головой. И так уверенно, что хвостик волос завихлял из стороны в сторону. Она прикрыла глаза и вздернула подбородок.

– Нет, все кончено.

– Но ты живешь здесь.

– Ты можешь писать мне е-мейлы. Я могу звонить тебе, а когда снова приеду в Лондон через некоторое время, можем встретиться и поесть пиццы.

У Петры пересохло в горле. Она не знала, что сказать. У нее возникло ноющее чувство потери, хотя Зофия сидела рядом. Она представила, как та стоит с чемоданом и большой сумкой. В старых джинсах для путешествия и, может, без маникюра. Она сядет на поезд или на самолет или, возможно, предпочтет тоннель под Ла-Маншем, и Петра больше никогда ее не увидит.

– Ты уедешь с Марией?

– Не так скоро. Мария уезжает через четыре дня. У нас есть друг с фургоном, он перевезет ее вещи. Нет, в ближайшие две недели я не уеду. Наш друг в итоге вернется за мной. Я уеду тридцать первого октября. В Хеллоуин. Так что времени полно. О, смотри. Я купила это тебе.

Зофия открыла ящик прикроватной тумбочки и достала косметичку – в точности как та, что она забыла у них на прошлой неделе, розовую с черными загогулинами.

– Теперь у нас одинаковые косметички.

Петра взяла ее. В другой день она бы обрадовалась до небес, но сегодня этот подарок казался ей открыткой из далекого места. Зофия будет жить в тысячах километров от нее, а у Петры останется лишь отрада в виде этой яркой маленькой косметички.

– Пойдем есть. А потом можем посмотреть «Друзей»? Да? – закончила разговор Зофия.

Они сели за кухонный стол напротив друг друга. Петра налила колу в бокал, а женщина немного красного вина. По радио играла музыка, медленная и успокаивающая. Зофия рассказывала, как Биг-босс приводил в маникюрный салон четырех разных девушек, и всему персоналу приходилось притворяться, что каждая из них – его единственная. Петра слушала вполуха. Она гоняла еду по тарелке и пыталась убедить себя, что все еще может наладиться, папа одумается. Но потом она кое-что поняла. Вдруг это не папа расстался с Зофией? Что, если наоборот? Зофия решила, что ее папа – плохая партия.

Так говорила ее бабушка. «Проблема в том, что твой папа – плохая партия». Будто он был лошадью в забеге, в котором никогда не одержит победу. Она говорила и кое-что еще. «Твой папа тебя любит, но у него проблемы с самоконтролем. Есть линия, которую он старается не пересекать…» Петра представляла себе нарисованную по линейке черным фломастером линию. «Но иногда он опускается за нее и становится другим человеком». Она представляла, как маленькая фигурка папы висит в воздухе, одной рукой еле-еле держась за эту самую линию.