да мати моя при старости были, как я от них поехал. И поехал Уруслан к отцу да к матери челом ударити“. На это намерение не исполнилось, и о матери Уруслановой вовсе уже более не упоминается. Между тем в „Шах-Намэ“ матери Рустемовой отведено довольно видное место. Далее в нашей сказке нет всех похождений Рустема, ещё мальчика (побеждение разъярённого слона, отмщение за смерть предка Неримана, причём Рустем, желая проникнуть во вражеский замок, переодевается продавцом соли, а дружину прячет в соляные мешки); нет всех блистательных дел, совершённых Рустемом при Кей-Кобаде, отце Кей-Каусовом; нет множества других дел его во время царствования Кей-Кауса; значительно короче и хуже рассказ о рождении сына (Сограба — Уруслана), а после эпизода встречи отца с сыном сказка наша окончательно прерывается, и в ней ничего не говорится о дальнейших подвигах Рустемовых и других его детях, кроме Сограба = Уруслана (в том числе и о дочери-богатырше); наконец, ничего не рассказывается о любопытной его смерти в преклонных летах. Навряд ли всё это, столь важное, было бы выпущено из нашей сказки, если бы она была прямым переводом или извлечением из персидской поэмы.

В-третьих, в нашей сказке, несмотря на сравнительную её краткость, встречается много такого, чего вовсе нет в рассказах „Шах-Намэ“ о Рустеме. Это обстоятельство чрезвычайно важно. Новые части, являющиеся здесь, оказываются не случайными приставками, выдуманными у нас, на Руси, русскими пересказчиками и возникшими из русской национальной фантазии, а повторением, столь же близким, как приведённые выше эпизоды из „Шах-Намэ“ — повторением легенд и рассказов, издревле существующих у многих восточных народов.

Переберём одну за другой главнейшие эти части.

В начале истории Рустема мы встречаем общую всем богатырям и героям восточных поэм подробность, что уже во младенчестве и в ребячестве Рустем всех превосходит силой. Русская сказка не довольствуется этими общими чертами, она говорит уже не об одной только необыкновенной силе богатыря-мальчика, но и о злоупотреблении ею. Когда Уруслану было всего только десять лет, „как выйдет на улицу и кого возьмёт за руку, и у того руку вырвет, а кого возьмёт за ногу, тому ногу выломит. И пришли ко царю Киркоусу на двор князи… и гости сильные бити челом на князя Залазаря и сына его Уруслана. И пришёл дядя князь Залазарь Залазаревич перед царя Киркоуса, и царь Киркоус промолвил дяде своему, князю Залазарю: „О дядя, князь Залазарь! Почто на твоего сына князи, и бояре, и гости сильные мне бьют челом и говорят так: любо-де в царстве нас держи или Уруслана держи, а нам и детям нашим от Уруслановых обид и прожить не мочно. Распустить мне князей, и бояр, и гостей: ино царство пусто будет, а выслать Уруслана вон из царства, ино царю жал Уруслана и отца его, князя Залазаря, а своего дядю прогневить“. Тогда он объявляет Залазарю своё решение: „Ино, дядюшка князь Залазарь, не пригоже для одного человека распустить царство; и ты, дядюшка, помысли о своей да и моей голове, как бы прожити в царстве своём было мочно“. Вследствие этого Залазарь говорит своему сыну Уруслану, что ему царь велел выехать из царства. Обыкновенно считают эту подробность подробностью чисто национального происхождения, тем более что она встречается у нас и в сказках, и в песнях:

Будет Василий (Буслаев) семи годов, Стал он по городу похаживать, На княжецкий двор он загуливать. Стал шутить он, пошучивать, Шутить-то шуточки недобрыя, Со боярскима детьми, со княжецкима: Которого дёрнет за руку, рука прочь, Которого за ногу, нога прочь, Двух-трёх вместе столкает, без души лежат. Приходят с жалобой от князей новгородских К пречестной вдовы Мамелфы Тимофеевны: „Ай же ты честна вдова Мамелфа Тимофеевна! Уйми ты своё детище любимое, Молода Васильюшка Буслаева: Ходит он по городу, похаживает, На княжецкий двор он загуливает, Шутит он шуточки нехорошая Со тыма детьма со боярскима, С боярскима детьми, княжецкима, Побивает смертию напрасною“. Тут честна вдова Мамелфа Тимофеевна Не спускает сына гулять в Новгороде, Шутить шуточек недобрыих… (Рыбников, I, 344; Древн. росс, стихотв., 73; Киреевский, V, 15).

В былине о Константине Сауловиче и его отце Сауле Леванидовиче читаем:

Будет он, Константинушка, десяти годов Стал-то по улицам похаживати, Стал с ребятами шутку шутить, С усатыми, бородатыми, А которые ребята двадцати годов И которые во полу-тридцати, А все-все дети княженецкие, И все-то ведь дети боярские, И все-то ведь дети дворянские, Ещё ли дети купецкие, Он шутку шутит не по-ребячью, А творки творит не по маленьким, Которого возьмёт за руку, Из