смело: „Вот я больше своих молочных братьев, и голова моя возвышается выше небес; скажи же мне, какого я рода и племени, и как зовут моего отца. Если ты не ответишь мне, я не оставлю тебя в живых между великими на земле“. Мать отвечала ему: „Послушай моих слов: ты сын Рустемов, сын богатыря с телом слоновым; ты произошёл от Сама и Неримана, и голова твоя выше неба, потому что ты происходишь от этой знаменитой породы. С тех пор как Бог сотворил мир, не было ещё такого богатыря, как Рустем; никогда ещё не бывало такого человека, как Сам Нериманович — головы его не сможет тронуть небо в своём движении“. Потом она принесла письмо Рустемово и показала ему втайне три блестящих рубина и три бедрэ с золотом, присланных Рустемом из Ирана с вестником незадолго до рождения Сограба. Она ему сказала: „Смотри на эти подарки с благодарностью; твой отец прислал их тебе, о храбрый сын мой!“ Потом она прибавила: „Но обо всём этом ничего не должен знать Афрасиаб (царь туранский), потому что он враг славного Рустема и весь Туран страждет от его тиранства. Только бы он не возненавидел тебя и не погубил сына из-за отца! А потом ещё, если твой отец узнает, что ты сделался таким, каким я тебя вижу, возносящим голову выше всех голов людских, он призовёт тебя к себе, и тогда горесть убьёт твою мать“. Сограб отвечал: „Никто на свете не может удержать этого в тайне. Все знатные и храбрые, что постарше, говорят о Рустемовых подвигах; зачем же было скрывать от меня такое благородное происхождение? Я стану теперь во главе бесчисленного войска храбрых туранцев, я низвергну Кауса с его престола; я сотру с лица земли иранской след ног Туса, я не оставлю в живых ни Гургина, ни Гудерза, ни Гива, ни Кучема Невдеровича, ни Ваграма храброго; я отдам Рустему палицу, коня и шлем царёвы; я возведу его на трон Каусов; потом из Ирана я поворочу на Туран, пойду навстречу царю, отниму престол у Афрасиаба, подниму копьё моё выше солнца, сделаю тебя царицею иранскою, себя же покажу львом в битве храбрых. Если Рустем мой отец, а я его сын, то я не оставлю ни единого другого царя на целом свете, потому что зачем же звёздам носить венцы, когда сияют солнце и луна?“ (Mohl, II, 79–87). „Технимэ велела начальнику табунов тотчас же собрать всех кобылиц, чтоб Сограб мог выбрать себе коня для воинского похода. Привели в город коней изо всех краёв, где только были табуны, с гор и долин“ (Mohl, II, 87). Тогда Сограб выбирает себе коня точно так, как Рустем, пробуя его силу наложением богатырской своей руки на его спину. Нашёлся один только конь (из породы Ракша), который в состоянии был вынести нажим Сограбовой руки, и Сограб берёт его себе в кони. Афрасиаб даёт ему туранское войско, чтоб идти на Иран, надеясь, что, не зная друг друга, Рустем и Сограб погубят один другого и избавят его от ненавистных и страшных иранских противников. Сограб идёт с войском на иранское царство; перепуганный Кей-Каус шлёт послов за Рустемом, который, проводя постоянно всё время в пирах и бражничанье, совсем про царя и забыл, и не хочет даже слушать его напоминаний. Однако наконец Рустем собирает своё войско и идёт на выручку Кей-Каусу. Туранское и иранское войска сходятся. „Сограб опоясался поясом, чтоб идти на бой, и снял с царской головы своей золотой венец. Он радостно надел на себя кольчугу и панцирь, и покрыл голову румским шлемом; богатырь, победитель Дивов, взял своё копьё, лук, аркан и тяжёлую палицу; от гнева кровь у него кипела в жилах; он сел на быстрого коня своего, громко крикнул боевой крик, схватил метательное копьецо и полетел на поле битвы, подобный разъярённому слону“ (Mohl, II, 143). Когда богатыри съехались, Сограб, подозревая, что перед ним отец его, спрашивает, не Рустем ли он. Рустем отвечает, что нет. Тогда у отца с сыном происходит первая схватка, но она не имеет решительного результата, и они разъезжаются, исполненные удивления друг к другу. На другой день они снова сходятся, Рустем опять не хочет отвечать на вопросы своего сына, и они бьются. „Они бросились друг на друга, как львы для борьбы, и кровь и пот потекли по их телу. Они меряли свои силы с самого утра и до тех пор, пока солнце стало удлинять свои тени. Сограб метался, как разъярённый слон, прыгал, как скачущий лев. Он схватил Рустема за пояс и дёрнул его — ты бы сказал, что он разорвёт ему тело могучею силою своею; Рустем закричал от гнева и ненависти — ты бы сказал, что он проломит землю. Этот яростный слон поднял Рустема с земли, бросил его оземь и сел ему на грудь. Руки, лицо и рот были у него покрыты пылью. Сограб был точно лев, что положил лапу на дикого осла, которого вот сейчас разорвёт. Он выхватил блестящий кинжал и хотел отрезать от туловища голову Рустемову“» (Mohl, II, 163). Тогда Рустем спасает жизнь свою хитростью: он уверяет, что по иранским правилам единоборства победитель не имеет права по первому разу лишать побеждённого противника жизни. Сограб послушался и отпустил его. Омывшись в источнике свежей воды и призвав Бога на помощь, Рустем в третий раз идёт на бой против сына, и тут происходит последняя их борьба. «Они схватились друг с другом за ремни кушаков. Ты бы сказал, что небо высокое отняло в тот день силу от руки Сограбовой. Рустем пришёл в ярость, протянул руки, схватил этого могучего крокодила за голову и за руку и нагнул спину молодому богатырю. Время Сограбово пришло, и тело его было бессильно. Рустем, подобно льву, бросил его на землю; но зная, что тот долго под ним не пролежит, он вдруг выхватил из ножен меч и вспорол грудь льву с благоразумным сердцем. Сограб повернулся в судороге, сильно вздохнул и почувствовал, что ему больше нечего думать ни о счастье, ни о несчастье. Он сказал Рустему: „Это сделалось со мной по моей же вине, и судьба вложила тебе в руку ключ от двери моей смерти. Ты в этом невинен: свод небесный меня возвысил, он же теперь меня раньше времени и свергнул. Над моею молодостью будут вперёд смеяться, потому что великое моё тело лежит теперь в пыли. Мне мать моя говорила, по каким приметам