Леннар окинул взглядом девушку, которую он сам назвал сестрой, и отметил, что она зачем-то надела лучшее свое платье, в котором по праздникам ходит в деревенскую храмовую башенку. На ее побледневшем лице особенно темными казалась большие бархатные глаза. Инара отлично чувствовала, что он смотрит, но не поднимала взгляда. Промолвила:

— Наверное, Лайбо тебя ждет, так?

— Ты догадливая.

— А ты… — Она вскинула глаза и, сведя брови, договорила: — А ты закрытый. Как дверь за пятью замками и дюжиной засовов. Не скажу — темный, но… Я не могу понять тебя.

— Да я сам не могу понять себя! — с хорошо сыгранной веселостью отозвался Леннар и хлестнул осла по налитому боку.

К Поющей расщелине они приехали, когда уже начало смеркаться. Небо посерело, подтаивающие желтые круги пролегли в его неизмеримой высоте. Лайбо непрестанно крутил головой, острил, суетился, пил вино и норовил ухватить Инару то за бок, то за бедро, а то и за грудь. Кончилось тем, что она врезала ему под дых, да так, что шутник сверзился с повозки и едва не свернул себе шею. Рука у Инары была тяжелая, как у ее отца и братьев. Леннар, правивший повозкой, не обернулся, а только хмыкнул.

— Видишь, во-о-он там, в небе, неподвижное серое облачко, низкое, унылое такое, — наконец, сказал Лайбо. — Видишь? Оно стоит точно над Поющей расщелиной. Дождь ли, ветер или ясно, оно всегда тут. Так что Поющую определяют издалека и — объезжают стороной. Так заповедано Храмом. Хотя сами храмовники и даже Ревнители, орденские братья, не очень-то сюда суются. Так что ежели ты хочешь поближе — поехали. Только Инару тут оставим. Узнай Ингер, что мы ее к самой расщелине таскали, не сносить нам тогда головы. Лично моя мне еще пригодится: я на ярмарке а-атличный картуз прикупил! Перед девками красоваться горазд, — сообщил Лайбо и прыгнул с повозки. — Дальше пешком, — закончил он. — На возу не проедешь. Сиди тут, девка.

— Девкой ту овцу будешь называть, на которой жениться собирался, — отповедала Инара. — С вами пойду.

— А кто ж повозку и осла будет караулить? Нет, мне-то все едино, добро не мое, а кожевенниково. Ему и убыток, если что.

— Да где ж ты видел, чтоб рядом с Поющими расщелинами или Язвами Илдыза воровали скот и добро? — ответила девушка. — Ой, говори, да не заговаривайся, Лайбо-плут!

Леннар уже не слышал перепалки. Перепрыгивая с камня на камень, взбираясь по склонам холмов и преодолевая овражки, он продвигался к Поющей расщелине. Верно было название, данное крестьянами: странные, тоскливые звуки наполняли воздух в этом месте, они стелились над неровной почвой, над громоздившимися там и сям валунами, над грядами неровных острых холмов, поросших мясистыми хвощами и сероватым мхом. Можно было бы сказать, что это выл ветер, — когда б воздух не был совершенно неподвижен, глух, словно все движение в нем остановилось, ветер устал и припал к земле…

Леннар преодолел крутое взгорье, поросшее редкой желтоватой травой, похожей на вереск. Тут из земли торчали зазубренные каменные осколки, похожие на зубы вымершего хищного гиганта. Леннар взглянул вниз, под ноги — туда, где в трех анниях[5]под ним в земле проходил прямой черный ПРОЛОМ. В нем и вдоль него танцевала серая пыль, и именно из глубин пролома рвались эти странные завывающие звуки. Пролом был необычайно правильной формы, и создавалось впечатление, что не природа, а чьи-то умелые руки выбили в здешней скальной породе эту расщелину. Пролом в земле был не шире шага, длиной около тридцати шагов и с каждой стороны заканчивался волнообразным изгибом. Сверху, особенно в сумерках, могло показаться, что на землю бросили огромную черную полосу металла ли, выкрашенного или обугленного дерева ли…

— Уф…

Леннар присел на корточки и, взяв с земли камешек, бросил в Поющую расщелину. Прислушался. Поначалу ничего не изменилось, но вдруг среди унылого завывания выделился резкий, все крепнущий звук, рванул — и Леннару показалось, что окружающие его сумерки с треском подались, разорвались, раздернулись, как крепкая, но уступающаяся напору ткань. Леннар машинально отпрянул и, обернувшись, увидел, что к нему подходят Инара и Лайбо. Оба мрачны и напряжены.

— Я однажды на спор туда помочился, — вдруг сообщил Лайбо, — давно, еще в детстве… Ух, влетело! Пять седмиц меня отмаливали, откачивали!

— А что случилось?..

— Огонь. Оттуда вырвался сноп огня. Хохочущего огня. Конечно, мне могло показаться, но только я потом на год дар речи потерял. А все равно с тех пор манит меня к таким вот проклятым местам. Это как больной зуб, знаешь — больно, а руки так и тянутся в нем лучиной поковырять, боль промерить до дна…

Леннар промолчал. И даже Инара, узнавшая его лучше остальных, не могла понять по лицу Леннара, что думает обо всем этом странный найденыш из Проклятого леса.

А может — просто не хотела, боялась понять.

Когда домашние узнали, КУДА ездили Леннар и Инара, Ингер хотел придушить Леннара шлеей, но вовремя образумился и только прошипел:

— Ладно, сам, видать, подпорченный… но Инару… Инару-то, сестру, зачем туда потащил?!

— Видно, судьба моя такая — хотеть того, что тебе не мило, брат, — резко ответила Инара, и было в ее голосе что-то такое, что никто не рискнул возражать ей. Даже вздорный папаша, старик Герлинн, упрямец и самодур.

А Леннар этой ночью никак не мог заснуть. Он ворочался с боку на бок, а перед глазами стоял провал Поющей расщелины — геометрически правильной формы, в виде вытянутого прямоугольника со сторонами в один и тридцать шагов… И выл, выл в ушах разрываемый серый воздух…

…Так вот, как раз на следующий день Ингер отправился в Ланкарнак на новой телеге, запряженной ослом в новой же, свежевыделанной кожаной упряжи. Он взял вровень своего обычного товару и — нового, по советам Леннара сработанного. Его напутствовали добрыми словами и призвали к осторожности. Особенно упорно повторял старик Герлинн: «Будь осторожен, будь осторожен, сынок!» Отец знал, что говорил.

Как раз в этот день, проводив Ингера, Леннар вышел на дорогу; в этот день застала его в задумчивости Инара и состоялся этот короткий, чуть сбивчивый разговор:

— Ты хочешь уйти от нас?

— Я не знаю.

— Но ты не останешься?

— Я не знаю.

Молчание. Пыль, танцующая фонтанчиками по сельской дороге. Чарующий запах горькой полыни…

— Зачем тебе это? Поющая расщелина, вопросы о Язвах Илдыза? О «лепестке Ааааму», чье истинное Имя неназываемо?

— Нет, не я — кто-то внутри меня спрашивает.

— Что это? — вдруг спросила Инара, вглядываясь в даль.

Леннар прищурился и произнес:

— Я ничего не вижу.

— Наверное, ты еще не совсем выздоровел, — сказала Инара и, как ни грустно ей было, едва удержалась от смеха: вспомнила, что говорил по этому поводу Ингер, пострадавший от руки болезного Леннара.