Командиру «Индианаполиса» грозило суровое наказание. Но, как ни парадоксально, выручил обвиняемого не кто иной, как лейтенант Хасимото, пустивший ко дну его корабль. Вызванный на заседание трибунала в качестве свидетеля, японский подводник доказал, что потопил бы американский крейсер, даже если бы тот шел зигзагами.

Капитан Чарльз Маквей III был оставлен на службе. Но имя его по-прежнему связывалось с самой крупной морской катастрофой последнего года войны. И несколько лет спустя он застрелился, доведя число жертв «Индианаполиса» до 881.

А лейтенант Хасимото только на процессе узнал, что, если бы та же самая цель оказалась в перископе его подводной лодки неделей раньше, один из двух испепеленных атомными взрывами японских городов мог бы уцелеть.

Суровое плато на северо-западе штата Нью-Мексико издавна зовется Долиной смерти. Но никогда место это столь не соответствовало своему имени, как 16 июля 1945 года, когда энергия расщепленного атома проявила здесь свою уничтожающую силу.

Пока президент Трумэн пересекал Атлантический океан на пути в Потсдам, возле отдаленной авиабазы Аламогордо в лихорадочной спешке готовилась генеральная репетиция хиросимской трагедии. Вдоль всего пятисоткилометрового пути от Лос-Аламоса до Аламогордо клубились тучи красноватой пыли, в которых непрерывной вереницей двигались тягачи с оборудованием.

На том месте, где поныне сохранилась гигантская воронка со склонами из спекшегося песка, была смонтирована тридцатиметровая стальная башня, а вокруг размещена регистрационная аппаратура. В радиусе десяти километров были оборудованы три наблюдательных поста, а на расстоянии 16 километров блиндаж для командного пункта.

Бомбу, похожую на грушу, собирали неподалеку от башни на заброшенном ранчо. Когда монтаж был завершен, физик Моррисон на армейском джипе доставил туда из Лос-Аламоса свинцовый цилиндр с плутониевым боезарядом. Теперь дело было лишь за погодой. Но она-то как раз не благоприятствовала испытаниям.

В ночь на 16 июля разразилась гроза. Вспышки молний освещали контуры бомбы, поднятой на башню, среди стальных ферм которой виднелись три человеческие фигуры. Химику Кистяковскому и двум его помощникам предстояло покинуть башню лишь за полчаса до взрыва.

На командном пункте Оппенгеймер тщетно пытался убедить Гровса повременить хотя бы сутки. Он доказывал, что при таком ненастье ветер может неожиданно изменить направление и понести радиоактивное облако к населенным пунктам штатов Нью-Мексико или Техас.

Но руководитель «Манхэттенского проекта» не хотел слышать ни о каких отсрочках (эхо Аламогордо должно было непременно докатиться до Потсдама к началу конференции трех держав!). Гровс ограничился тем, что приказал держать наготове грузовики с солдатами на случай принудительной эвакуации соседних поселков.

Лишь незадолго до испытаний, назначенных на 5.30 утра, дождь прекратился, среди туч кое-где проглянуло звездное небо. И тут робкие предрассветные сумерки были рассечены сильной огненной вспышкой.

«Будто из недр Земли появился свет, свет не этого мира, а многих солнц, сведенных воедино, — пишет автор книги «Люди и атомы» Уильям Лоуренс, единственный журналист, которому Пентагон поручил быть летописцем «Манхэттенского проекта». — Это был такой восход, какого никогда не видел мир. Громадное зеленое сверхсолнце поднялось за доли секунды на высоту более двух с половиной тысяч метров. Оно поднималось все выше, пока не достигло облаков, освещая землю и небо ослепительно ярким светом. Этот громадный огненный шар диаметром почти в полтора километра поднимался, меняя цвет от пурпурного до оранжевого, расширяясь, увеличиваясь, пришла в действие природная сила, освобожденная от пут, которыми была связана миллиарды лет.

Вслед за огненным шаром с земли поднялось громадное облако. Сначала это была гигантская колонна, которая затем приняла формы фантастически огромного гриба. Громадная гора, рожденная за несколько секунд (а не за миллионы лет), поднималась все выше и выше, содрогаясь в своем движении.

В течение этого очень короткого, но кажущегося необычайно долгим периода не было слышно ни единого звука. Потом из этой тишины возник громовой раскат. В течение короткого времени то, что мы видели, повторилось в звуке. Казалось, тысячи мощных фугасных бомб разорвались одновременно и в одном месте. Гром прокатился по пустыне, отозвался от гор Сьерра-Оскуро. Эхо накладывалось на эхо. Земля задрожала под ногами, как будто началось землетрясение».

Когда грибовидный столб рассеялся, создатели и заказчики нового оружия устремились к месту взрыва на танках, выложенных изнутри свинцовыми плитами. Перед их глазами лежала поистине Долина смерти.

Разрушительная сила бомбы оказалась равной двадцати тысячам тонн обычной взрывчатки. Стальная башня испарилась. Песок вокруг спекся в стекловидную корку.

Даже невозмутимый Ферми был настолько потрясен увиденным, что на обратном пути в Лос-Аламос не мог вести свою машину.

Когда Лоуренс принялся донимать Оппенгеймера вопросами о том, что тот думал в момент взрыва, создатель атомной бомбы мрачно посмотрел на журналиста и процитировал ему строки из священной индийской книги «Бхагавадгита»:

Если блеск тысяч солнц

Разом вспыхнет на небе,

Человек станет Смертью,

Угрозой Земле.

В тот же день за ужином среди тягостного молчания своих коллег Кистяковский произнес:

— Я уверен, что перед концом мира, в последнюю миллисекунду существования Земли, последний человек увидит то же, что видели нынче мы.

Зато военные руководители «Манхэттенского проекта» ликовали. Генерал Лесли Гровс и его заместитель генерал Томас Фарелл незамедлительно составили две телеграммы, предназначенные для отправки в противоположные концы земли. Одна из них ушла в Сан-Франциско с приказом крейсеру «Индианаполис» срочно доставить на остров Тиниан урановый заряд для «Малыша» — второй атомной бомбы, смертоносную силу которой предстояло испробовать уже на жителях какого-нибудь японского города. Другая телеграмма была направлена Трумэну в Потсдам.

С 17 июля по 2 августа 1945 года близ Берлина состоялась Потсдамская конференция руководителей СССР, США и Англии. 16 июля в Аламогордо был осуществлен первый экспериментальный атомный взрыв. 6 и 9 августа подобные же бомбы испепелили Хиросиму и Нагасаки.

Когда сопоставляешь эти даты, бросается в глаза очевидное стремление подогнать первое испытание атомного оружия к началу встречи «большой тройки», а к концу ее приурочить уничтожение атомными бомбами японских городов.

— На нас оказывалось немыслимое давление, чтобы испытать атомный боезаряд до того, как руководители трех стран соберутся в Потсдаме, рассказывал Роберт Оппенгеймер.

— Могу засвидетельствовать, что 10 августа всегда было для нас некоей мистической предельной датой, к которой мы любой ценой и при любом риске должны были завершить работу над бомбой, — заявлял участник «Манхэттенского проекта» Филипп Моррисон.