– Глупышка ты, Мэри, – успокаивающе гладил ее по голове Костин, – фокстроты – это музыка для ног, а романсы – для души. Когда же поет Шаляпин – это… это, как целебные ванны, как какой-нибудь Баден-Баден: вся короста – с души долой, и ты становишься будто новорожденным и чистым, ну, как после исповеди и причастия.

Больше они романсы не слушали. Но Валентин, тщательно уложив в чемодан патефон и пластинки, пообещал открывать его почаще, и уж что-что, а Новый-то год обязательно встречать с Шаляпиным.

Тем временем помолодевшая на двадцать лет леди Херрд и ее элегантный спутник барон Скосырев решили наверстать упущенное и, если так можно выразиться, ударились в светскую жизнь. Их видели в самых дорогих ресторанах, на выставках модных художников, на громких премьерах в «Ковент-Гардене» и «Глобусе», на регатах в Хенли, на теннисных состязаниях в Уимблдоне, на аукционах «Кристис» и «Сотбис» и, уж конечно, на скачках в Аскоте, Ньюмаркете и Донкастере.

Леди Херрд в лошадях ничего не понимала, зато хорошо разбиралась в шляпках. А ведь во все времена главным для светских леди было не выиграть в тотализаторе, а продемонстрировать специально для этого случая изготовленную шляпку. Каких здесь только не было шляп – и в виде цветочной клумбы, и аэроплана, и линкора, и каких-то абстрактных нагромождений! Леди Херрд сразила светских львиц сделанными из цветов главными часами Лондона, причем с двигавшимися стрелками.

А вот барон Скосырев в лошадях разбирался и угадывал победителей чуть ли не каждого заезда. Деньги потекли рекой! Именно это позволило ему, не ставя в известность леди Херрд, нанять фотографа из «Дейли телеграф»: шустрый парнишка по имени Джозеф за приличное вознаграждение должен был по возможности незаметно следовать за бароном и, как только увидит барона рядом с известными всей Англии личностями, немедленно делать снимок. За публикацию в «Дейли телеграф» – отдельный гонорар.

Не прошло и недели, как в «Дейли телеграф» появилась серия фотографий министра иностранных дел Энтони Идена, пожимавшего руки посетителям Британского музея. Наиболее удачным был снимок, на котором Иден одной рукой приобнимает, а другой пожимает руку изящно одетому джентльмену с тросточкой под мышкой. Еще через неделю в этой же газете читатели увидели бывшего министра колоний, а потом министра финансов Уинстона Черчилля, который в эти годы занимался журналистикой, рядом с уже известным джентльменом, помогавшим будущему премьеру раскурить сигару.

Но вершиной успеха был фоторепортаж в «Санди Таймс», посвященный открытию сезона скачек на ипподроме в Аскоте. На переднем плане, неистово болея за любимую лошадь, размахивал своим неизменным цилиндром Невилл Чемберлен, тот самый Чемберлен, который в качестве премьер-министра Великобритании в скором времени подпишет с Гитлером печально известное Мюнхенское соглашение. За спиной Чемберлена горделиво улыбалась платиновая блондинка с цветочными часами на голове, а чуть правее, в унисон с премьер-министром, размахивал шляпой все тот же аристократично выглядящий джентльмен.

Надо ли говорить, что Борис скупил чуть ли не весь тираж этих газет, мудро решив, что со временем они станут хорошей визитной карточкой. Щедро расплатившись с фотографом, Борис начал было собираться на Хенлейскую гребную регату, где должны были выйти на старт традиционно соперничающие «восьмерки» из Оксфорда и Кембриджа, как вдруг Джозеф, хитро прищурившись, но как бы между прочим, спросил:

– Разве сэр не идет сегодня в «Глобус»?

– В «Глобус»? – переспросил Скосырев. – Нет, я там был на прошлой неделе.

– Но ведь сегодня там премьера.

– Да? И что дают коллеги Шекспира?

– «Макбета».

– О господи! Премьер «Макбета» я видел десятка три.

– Но сегодня премьера премьер, – делая вид, что собирается уходить, бросил фотограф. – На спектакле будет король.

– Как «король»?! – чуть не подпрыгнул Скосырев. – Что же ты, балда, молчишь?!

– Если считать мою непрерывную болтовню молчанием, – усмехнулся Джозеф, – то что же тогда?…

– Стоп! – перебил его Скосырев. – Ты там будешь?

– Всенепременно, у меня задание редакции.

– Тогда регату – к чертям собачьим! – азартно потер руки Борис. – За снимок, где я буду рядом с Эдуардом VIII, тройной гонорар. По рукам?

– Сделаем, – хмыкнул Джозеф. – Но деньги вперед! Хотя бы половину, – смягчился он.

Как там было дальше, одному Богу ведомо, но на следующий день все газеты Англии вышли с отчетами о премьере «Макбета» и о посещении театра королем Эдуардом VIII. Среди множества фотографий, на которых король то аплодирует, то задумчиво смотрит на сцену, то пожимает руки исполнителям главных ролей, одной из самых удачных была та, на которой король оживленно беседует с почтительно склонившим голову джентльменом в безупречно сидящем фраке и с неизменной тросточкой под мышкой.

Надо сказать, что для короля этот репортаж был одним из последних. Дело в том, что очень скоро ему придется отречься от престола в пользу своего брата – Георга VI. И дело не только в том, что он решит жениться на разведенной американке, главная причина была в его прогерманских настроениях. Когда его, теперь всего лишь как герцога Виндзорского, отправят губернатором на Багамские острова, по дороге он остановится в Португалии.

К тому времени Англия уже будет в состоянии войны с Германией. В Лиссабоне герцога перехватит бригадефюрер СС Вальтер Шелленберг и от имени Гитлера предложит ему прилететь в Берлин и выступить по радио с обращением к английскому народу прекратить борьбу и заключить мир с Германией. За эту радиопередачу бывшему королю предлагался неслыханный даже для королей гонорар в 50 миллионов швейцарских франков. Но осуществить этот план Шелленбергу не удалось – слишком плотно герцог охранялся агентами английской секретной службы.

Немалую роль этот снимок сыграет и в судьбе Бориса Скосырева. Но это будет потом, через несколько чрезвычайно насыщенных и совершенно фантасмагорических лет. А пока что он продолжал наслаждаться жизнью светского бонвивана…

Так продолжалось до наступления холодной и дождливой осени. Леди Херрд все чаще стала простужаться, в имение зачастили врачи – и Борис поставил вопрос ребром.

– Вот что, моя дорогая Ламорес, – расхаживая по спальне, озабоченно начал он, – я понимаю, что Англия твоя родина, что здесь у тебя много друзей, что здесь могилы твоих предков и все такое прочее. Но я не хочу, чтобы ты раньше времени встретилась с этими предками. Я этого просто не допущу! – со свистом рассек он тростью воздух. – Поэтому давай-ка, дорогая, уложим чемоданы и отправимся в Сантандер. Там возле тебя я не видел ни одного врача, а тут они бродят толпами.

– Я и сама об этом подумывала, – вздохнула леди Херрд, – но не решалась сказать.

– Почему? – удивился Борис.

– Боялась тебя огорчить, – обезоруживающе улыбнулась леди Херрд. – Уж очень ладно ты вписался в лондонскую жизнь, мне казалось, что от всех этих скачек, театров и регат тебя не оторвать.