Гун немедленно умолкла и прижала руку ко рту. Этот жест все сказал Патрику. Муж Гун нарушил немую сцену и показал Патрику в сторону дома, дверь которого он открыл заранее, чтобы вносить сумки. Оставлять вещи на улице показалось Патрику несколько опрометчивым, он прихватил парочку и вместе с Ларсом пошел к дому. Гун семенила впереди.

Они сели в гостиной. Гун и Ларс устроились рядышком на диване, а Патрик — напротив, в кресле. Гун вцепилась в Ларса, но казалось, что он похлопывает ее по плечу как-то механически, только потому, что того от него требует ситуация.

— А что же такое случилось? Что вы узнали? Прошло больше двадцати лет, что могло выясниться спустя столько времени? — нервно тараторила Гун.

— Я бы хотел подчеркнуть, что у нас еще нет полной уверенности, но очень и очень вероятно, что мы нашли Сив.

Рука Гун взлетела вверх, она прижала ее к горлу и в кои-то веки потеряла дар речи. Патрик продолжал:

— Мы сейчас ожидаем официального заключения патологоанатома, но, судя по всему, это Сив.

— Но как, где?.. — Она задавала те же вопросы, которые Патрик слышал раньше от Альберта.

— На Кунгсклюфтане найдена мертвой молодая женщина, на том же самом месте обнаружены останки Моны Тернблад и, очевидно, Сив.

Как и раньше Альберту Тернбладу, Патрик объяснил, что, по-видимому, девушек привезли туда мертвыми и что полиция сейчас делает все возможное, чтобы найти преступника.

Гун спрятала лицо на груди мужа, но Патрик заметил, что она рыдает с сухими глазами. У него появилось впечатление, что ее горе не более чем нарочитая игра, рассчитанная на галерку, и это ощущение было совершенно ясным. Когда Гун оторвалась от мужа, она первым делом достала из сумочки зеркальце и стала изучать свое лицо, чтобы убедиться, что с макияжем все в порядке. Потом спросила Патрика:

— А что будет теперь? Когда мы сможем забрать останки моей бедной, несчастной Сив? — Не дожидаясь ответа, она повернулась к мужу: — Мы должны устроить настоящие похороны моей бедной любимой дочери, Ларс. Мы устроим поминки с закусками и кофе в банкетном зале Гранд-отеля. Нет, лучше настоящий ужин из трех блюд за столами. Как ты считаешь, может быть, нам пригласить…

Гун назвала имя одного из местных шишек, который, как знал Патрик, владел домом дальше по улице. Гун продолжала:

— Я наткнулась на его жену в магазине Евы в начале лета, и она сказала, что при случае мы обязательно должны встретиться. Надо будет обязательно их пригласить.

Она оживилась, полностью захваченная перспективой, это ясно звучало в ее голосе. Между бровей мужа Гун появилась неодобрительная морщинка. Патрик тут же вспомнил, где раньше слышал эту фамилию. Ларс Струвер основал одну из самых крупных сетей продуктовых магазинов Швеции, но сейчас, если Патрик правильно понял, он ушел на пенсию, и его торговую империю купил какой-то иностранный бизнесмен. Ничего удивительного, что они могли позволить себе такой дом, и не только. Этот малый был хорошо упакован. У него в загашнике — миллионы и миллионы. С конца семидесятых годов, когда мать Сив жила в маленьком домике с дочерью и внучкой, она сумела выплыть наверх и нашла свое место под солнцем.

— Дорогая, может быть, лучше практические вопросы мы оставим на потом? Мне кажется, тебе нужно некоторое время, чтобы сначала переварить новости.

Он неодобрительно посмотрел на Гун, она тут же восприняла намек и опять вернулась к роли безутешной матери. Патрик поглядел вокруг и, несмотря на свое довольно мрачное настроение, едва не рассмеялся в голос. Он увидел настоящую пародию на летние дома, над которыми так здорово издевалась Эрика. Вся комната была задекорирована под корабельную каюту с ярко выраженной морской темой. Карты на стенах, корабельные фонари в качестве светильников, шторы с ракушками и штурвалы в качестве придиванных столиков, — прекрасный пример того, что большие деньги и хороший вкус крайне редко ходят рука об руку.

— Я хочу спросить — не могли бы вы рассказать мне немного о Сив? Я только что от Альберта Тернблада, отца Моны, и он мне показывал ее фотографии. Может быть, у вас тоже сохранились снимки дочери?

В отличие от Альберта, у которого лицо светилось, когда он рассказывал о своем сокровище, Гун беспокойно заерзала на диване.

— Ну, я даже и не знаю, что мне такого рассказывать. Мне задавали столько всяких вопросов про Сив, когда она пропала… Все это можно прочитать в старых газетах.

— Да, конечно, но я подумал, что, возможно, услышу от вас немного больше, особенно в личном плане: какой она была, что ей нравилось, кем она хотела стать, ну и в таком духе…

— Кем стать? Да вряд ли бы из нее что-нибудь вышло. В семнадцать лет она переспала с этим немцем и решила больше не тратить время на учебу. Да и поздновато было уже об этом думать, я не собиралась одна заниматься ее ребенком, это я решила для себя твердо.

Слушая ее неприятный и издевательский голос и наблюдая за Ларсом, который явно чувствовал неловкость, Патрик с холодным спокойствием подумал, что если раньше Ларс и питал какие-то иллюзии по поводу своей жены, то сейчас от них осталось очень немногое. В его лице читалась усталость и озабоченность, которые сменились беспокойством. Похоже, их отношения дошли до той стадии, когда Гун уже перестала скрывать свою настоящую сущность. Вполне возможно, со стороны Ларса сначала и была настоящая любовь, но Патрик готов был дать голову на отсечение, что Гун интересовали только миллионы на банковском счете Ларса Струвера.

— А ее дочь, где она сейчас? — с любопытством спросил Патрик, наклоняясь вперед.

Вновь повторилась сцена с крокодиловыми слезами.

— После того как Сив пропала, я просто была не в состоянии одна о ней заботиться. Да, я, конечно, очень хотела, но в этой довольно трудной ситуации я не могла заниматься девочкой. Так что я нашла самый лучший выход из ситуации: отправила ее в Германию к отцу. Конечно, он не обрадовался, получив себе на шею девочку с бухты-барахты, но что ему оставалось делать — я собрала все документы о том, что он ее отец.

— Так, значит, она живет сейчас в Германии?

В голове Патрика зашевелилась определенная мысль, ведь могло быть так, что… Нет, нет, вряд ли.

— Нет, она умерла.

Мысль пропала так же быстро, как и появилась.

— Умерла?

— Да, в автомобильной аварии, когда ей было пять лет. И этот немец только и потрудился, что один раз позвонил. И написал только одно письмо, где говорилось о смерти Малин. Меня даже не пригласили на похороны. Ты можешь себе представить? Она моя собственная внучка, а меня не пригласили на ее похороны! — Голос Гун дрожал от негодования. — А пока она была еще жива, этот гаденыш не отвечал на мои письма, никогда. Ты сам подумай, ведь по справедливости он должен помогать несчастной, потерявшей дочь бабушке. Ведь это я смотрела за тем, чтобы его дочь была сыта, одета и обута, — и так целых два года. Разве я не имела права на какую-нибудь компенсацию за это?