Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да не ссы ты, — подмигнул ему Сазан, — от скуки, по маленькой!
Наконец рязанский парень по прозвищу Сорока решился и присел на краешек «дедовских» нар.
— Парфен! — услышал Григорий голос второго сокамерника — невысокого мужчины с простоватым лицом лет сорока. — Ты с какого района Москвы?
— С Химок, а что?
— Да у меня сеструха пять лет назад перебралась в столицу. Этим летом к ней хотел сгонять! Эх, бля, сгонял!
Фамилия у мужика была Карпов, звали его Федор Сергеевич. Сокамерники называли его просто Федором. Сразу как-то получилось, что имя и заменило собой кличку. Срок он получил за непреднамеренное убийство в результате наезда. История с ним приключилась простая и глупая до банальности — купил тачку, обмыл как положено. Затем, невзирая на уговоры супруги, сел за руль вместе все с тем же приятелем, с которым покупал и обмывал свой драгоценный «жигуленок». «Погонять» они успели недолго, не больше пятнадцати минут — Федор сбил женщину и врезался в столб. Женщина скончалась по дороге в больницу, а Карпов получил свой «червонец». Произошло все так быстро и неожиданно для него, что он до сих пор еще не мог вместить в своем сознании, что ближайшие десять лет ему придется провести вдали от дома, в какой-то из колоний Мордовии или Нижнего Тагила.
Он постоянно вспоминал прошлое. Своими воспоминаниями он уже всех задолбал. Вот и сейчас Григорий довольно быстро прекратил разговор с Федором, едва тот принялся скулить о прошлом.
«Хреново будет ему на зоне!» — неожиданно подумал он, отворачиваясь к стене. От постоянного лежания болели бока, но делать было больше нечего.
«Феде хреново, а тебе?! — неожиданно проснулся внутренний голос. — Ему-то за его бабу мстить не будут, а тебя за Улыбку везде достать могут! Это тебе еще Олег Андреич Тарасов на первом допросе сказал!»
Парфен хорошо запомнил свою первую ночь в ИВС на Петровке после памятного допроса, после которого неделю болели ребра.
* * *
Все было непривычно: холодные стены, жесткий лежак. Но больше всего не давали ему уснуть последние слова следователя:
— Ты подумай, дебил, хоть раз в жизни подумай своей головой бестолковой! Тебе только кажется, что на воле лучше! — кричал тот ему в лицо, выведенный из себя упорством Парфена. — Хрен тебе, идиот! Тебе лучше сейчас здесь сидеть, у нас! На воле ты и дня бы не прожил! Ты думаешь, откуда я всю эту херь про тебя знаю, а?!
И сам же ответил на свой вопрос:
— А потому я знаю, что тебя твои же кореша и вложили! Все бандиты Москвы ищут тебя и мечтают намотать кишки на кулак! А хуже всего — свои!
Парфен молчал. Он не знал, что ответить на это, но чувствовал, что следователь говорит правду. Головой он это понимал, но сердцем никак не хотел принять.
— Вот иди и подумай над тем, что я тебе сказал!
Собственно, тем Григорий теперь и занимался.
«Свирид тоже мне говорил что-то похожее, — припомнил он слова раненого подельника. — Но почему?! Зачем?!»
Парфен никак не мог поверить, что их со Свиридом подставил кто-то из своих.
«Зачем, почему?!»
Парню казалось совершенно невероятным, что, ни с кем не ссорясь, он всего за два дня своего пребывания в бригаде успел завести себе врагов.
«А может, это из-за Вадима? Он вполне мог кому-то насолить. Поэтому он и запретил мне звонить старшим! Точно, за ним «косяк» был, боялся за себя и поэтому наплел мне, а я как идиот уши развесил!»
Новая мысль многое объясняла, и Парфен от возбуждения даже хотел сесть на своем лежаке, но только он дернулся, как последствия недавнего общения с «Марьей Ивановной» тотчас напомнили о себе, и парень застонал.
«Ну, а следак откуда все узнал? — продолжал дальше обдумывать ситуацию парень. — Тот, кто нас подставил, ментам стуканул заранее, поэтому и пэпээсники нас у подворотни стреманули! Свирид еще тогда неладное почувствовал! А старшие ничего не знали или… да нет, чушь какая-то! А Мишка тогда при чем? Выходит, и его убрать хотели?»
Сколько парень ни ломал голову, все равно картины, полностью объяснявшей все произошедшее и последствия, сложить у него не получалось.
Единственное, с чем он полностью согласился в конечном итоге и со следаком, и со Свиридом, — без западлянки в этом деле не обошлось!
«А может, все проще? — неожиданно подумалось ему. — Врач из больницы позвонил в ментуру, а поскольку нас уже искали, по ориентировке сразу раскумекали, кто это может быть! Этот, как его, капитан Тарасов, сразу же — туда! Свирид очнулся — тот его расколол, и Вадька засыпался! Сдал и меня, и хату, и пацанов!»
Некоторое время Парфен прикидывал такой вариант и даже против желания убеждался, что он наиболее вероятный и объясняет все — и его неожиданное задержание, и осведомленность сотрудников насчет его личности и причастности к убийству!
«Да, действительно! Пусть они знали, как меня зовут, пэпээсники права видели! Но хату нашу со Свиридом они никак вычислить не могли так быстро! Либо пацаны сдали, либо сам Свирид раскололся!»
Подумав еще немного, он все же решил, что Вадим не выдержал и сломался. Такой вариант ему представлялся наиболее вероятным. И все же не давало покоя очень уж своевременное появление патрульного «лунохода» и последующее его возвращение во двор! Словно кто-то следил за исполнителями и скомандовал ментам, когда их можно брать!
«Да чушь полная! — отверг такое предположение Григорий. — Зачем своих подставлять? Где гарантия у того же Генки и Кости, что я не расколюсь и не вложу их? Организаторам дадут больше! Да и другим смысла никакого нет! У прокурора для всех вопросов, случись чего, хватит!» — осторожно поворачиваясь на другой бок, подумал Парфен.
И все же что-то ему подсказывало, что в порыве следака искренности было больше, чем понта.
Поломав как следует голову, Парфен почувствовал, что в своих мыслях он ходит по кругу. Голова уже отказывалась перетасовывать одни и те же факты. Но и уснуть у парня не получалось — душа и тело болели неимоверно.
Перед внутренним взором встало лицо матери. Справа от нее стоял отец, он смотрел безо всякого укора, только все время отводил глаза и часто моргал. Зато сестра смотрела прямо-таки с ненавистью! «Сволочь! Мама из-за тебя опять чуть не свалилась», — жег ее взгляд. Григорий не выдержал и отвернулся.
С другой стороны на него смотрела Татьяна. Девушка чуть улыбалась уголком своих пухленьких губ, но
