Вот почему не приходится удивляться, что со всех концов страны в Дааль посыпались предложения купить билет, если Гульда Хан-сен согласится продать его. Сперва суммы, предлагаемые за билет, были вполне скромны, но вскоре они стали увеличиваться день ото дня. И ясно было, что по мере приближения дня розыгрыша цена билета будет только возрастать.

Предложения о продаже поступали не только от жителей скандинавских стран, охотно верящих в сверхъестественные силы, но даже из-за границы, в первую очередь из Франции. За ними последовали флегматичные британцы и даже американцы, хотя они, как известно, не любят выбрасывать свои доллары на разные фантазии. Некоторые письма были адресованы прямо в Дааль. Газеты не преминули опубликовать размеры денежных сумм, предлагаемых семье Хансен. Все это напоминало маленькую биржу, чей курс акций постоянно менялся, — правда, только в сторону повышения.

Таким образом, цена за билет достигла многих сотен марок при том, что у него был всего один шанс на миллион получить главный выигрыш. Бессмысленно было рассчитывать на успех, но здравомыслие и суеверия — вещи несовместимые. И разумеется, суеверия брали верх над рассудком, вселяя в души людей сверхрадужные, почти несбыточные надежды.

Так оно на самом деле и получилось. Спустя неделю газеты сообщили, что цена билета поднялась до тысячи, потом до полутора тысяч и затем перешагнула за две тысячи марок. Один англичанин из Манчестера предложил за него целых сто фунтов стерлингов, то есть две с половиной тысячи марок. А некий американец из Бостона увеличил ставку, объявив, что готов купить билет номер 9672Школьной лотереи Христиании за тысячу долларов, иными словами, почти за пять тысяч франков.

Само собой разумеется, что Гульду никак не волновал ажиотаж публики. Она даже не читала писем по поводу билета, приходящих в Дааль. Однако профессор счел нужным ознакомить ее с предложениями о продаже, поскольку Оле Камп завещал билет номер 9672 именно ей.

Но Гульда наотрез отказалась продать билет: ведь это было последнее письмо ее жениха.

Только не следует думать, что бедная девушка сделала это, надеясь получить какой-нибудь выигрыш в лотерее. Отнюдь нет! Она видела в билете лишь последнее воспоминание об Оле, которое собиралась благоговейно хранить. Ей и в голову не приходило уповать на богатство, раз Оле не мог разделить его с нею. Что может быть трогательнее и печальнее, нежели это поклонение листку бумаги — памяти об ушедшем навсегда!

И конечно, ставя Гульду в известность о различных выгодных предложениях, ни Сильвиус, ни Жоэль не собирались оказывать на нее давление. Она должна была следовать только велению своего сердца. И читатель уже знает, что оно подсказало ей.

Впрочем, Жоэль всецело одобрял поступок сестры. Билет Оле Кампа не должен попасть в чужие руки, хотя бы за него предлагали золотые горы!

Профессор, со своей стороны, не просто похвалил поступок Гульды, — он поздравил ее с отказом вступать в торги. Да и можно ли было представить себе, как билет продается и перепродается, переходя из рук в руки и делаясь вульгарной разменной монетой, вплоть до того момента, когда тираж лотереи превратит его, что вполне вероятно, в никчемный клочок бумаги?!

Сильвиус Хог пошел еще дальше. Уж не был ли и сам он чуточку суеверен? Нет, конечно! Но появись вдруг здесь Оле Камп, профессор наверняка дал бы ему следующий совет:

«Храните этот билет, мой мальчик, храните! Сперва Бог спас от гибели его, затем вас! И, кто знает… кто знает… Нет, нужно подождать!»

Если уж Сильвиус Хог, профессор законоведения и депутат стортинга, рассуждал таким образом, можно ли было удивляться лихорадке, овладевшей всеми остальными? Конечно нет: теперь выигрыш билета № 9672 ни для кого не стал бы неожиданностью.

Итак, решительно все обитатели гостиницы согласились с благородным решением девушки — все, кроме ее матери.

Действительно, фру Хансен непрестанными скрытыми намеками осуждала дочь, особенно в ее отсутствие, причиняя Жоэлю острую душевную боль: он боялся, что мать скоро перейдет от намеков к прямым укорам и начнет, втайне от него, принуждать Гульду согласиться на сделанные предложения.

— Пять тысяч марок за какой-то билет! — твердила она. — Целых пять тысяч!

Фру Хансен явно не понимала и не желала понимать, какие благородные чувства привели ее дочь к отказу. Она видела только одно: огромную сумму в пять тысяч марок. Стоило Гульде сказать слово — и это богатство будет принадлежать им. Будучи типичной норвежкой, фру Хансен тем не менее не питала никаких суеверных мыслей по поводу билета. И ее холодный рациональный ум не мог примириться с тем, что кто-то готов пожертвовать пятью тысячами марок ради ничтожной, миллионной доли шансов выиграть сто.

Очевидно, если рассуждать здраво, отбросить предрассудки и взглянуть правде в глаза, поступок этот, при столь рискованных обстоятельствах, выглядел бессмысленным и неразумным. Но, повторяем, лотерейный билет являлся для Гульды не залогом выигрыша, а последним письмом Оле Кампа, и, расстанься она с ним, сердце ее разбилось бы от горя.

А фру Хансен все более явно осуждала поведение дочери. Чувствовалось, как в ней нарастает скрытое раздражение, и приходилось опасаться, что наступит день, когда она попытается принудить Гульду пересмотреть свое решение. Она уже не раз толковала об этом с Жоэлем, который, разумеется, неизменно и безоговорочно принимал сторону сестры.

Сильвиус Хог был, конечно, в курсе происходящего. Он понимал, что все это усугубляет горе девушки, и сострадал ей всей душой.

Жоэль иногда делился с ним своими переживаниями.

— Ну разве моя сестра не права, отказываясь продавать билет? — говорил он. — И разве я не прав, одобряя ее?

— Без сомнения, правы, мой мальчик! — отвечал Сильвиус Хог. — Разумеется, с математической точки зрения, ваша матушка рассуждает куда как разумно. Но не все в этом мире измеряется математическими расчетами, — они не имеют ничего общего с чувствами.

В продолжение двух недель Гульде требовался постоянный уход. Она была так подавлена горем, что здоровье ее внушало серьезные опасения. Хорошо, что в присмотре за нею не было недостатка. По просьбе Сильвиуса Хога его друг, знаменитый доктор Рек, приехал в Дааль для консультации. Осмотрев юную больную, он предписал ей лишь физический и душевный покой, если таковой возможен. Но единственным средством исцеления для Гульды стало бы возвращение Оле, а этим средством располагал один лишь Господь Бог. Профессор не переставал утешать девушку и внушать ей надежду на благополучный исход. Ибо, как это ни покажется странным, Сильвиус Хог все еще не отчаивался!

С момента появления билета в Даале прошло тринадцать дней. Наступило тридцатое июня. Еще две недели, и в одном из просторных общественных залов Христиании с большой помпой пройдет тираж Школьной лотереи.

И как раз утром тридцатого июня депутат получил новое письмо из Министерства морского флота. То был ответ на вторичную настойчивую просьбу о поисках «Викена». Письмо уполномочивало его связаться с морским ведомством в Бергене. Более того: в нем содержалось разрешение организовать немедленный поиск судна при финансовой поддержке правительства.