Максимальное водоизмещение судов сначала составляло 75 тонн, позже увеличилось вдвое. Флотилии передвигались по трем основным маршрутам: длинный (транспортировка риса) — из Северо-Западного Хонсю через Симоносекский пролив в Осаку; более короткий, но более открытый — из Сэндая в Эдо. Каждый рейс туда и обратно совершался один раз в год. Что касается третьего маршрута (Осака — Эдо), по которому столица обеспечивалась большей частью ввозимых продовольствия и товаров, то рейс туда и обратно осуществлялся только за три месяца. Кроме морских грузовых судов, плавали бесчисленные портовые и рыболовецкие суда, почти 21 тысяча из них в бухте Эдо.

В XVIII в. переписи населения проводились каждые шесть лет, и неофициальный подсчет можно было сделать из антихристианских показаний, собранных в буддийских храмах. Согласно им, численность населения страны составляла приблизительно 30 миллионов, этот показатель изменялся не более чем на 2 миллиона на протяжении всего периода Токугава. Был осознан тот факт, что при ограниченности земли и закрытой экономике требовалась стабилизация численности населения. Распространению больших семей препятствовали практика первородства или, более жестоким методом, убийства новорожденных, главным образом девочек. Бедным семьям было дешевле покупать детей, похищенных в Осаке или Эдо, чем растить собственных. Спорадические попытки субсидировать более крупные семьи после природных катастроф оказывали незначительное влияние. Четыре социальных класса, признанные конфуцианским учением, различались также в Японии: ученый-воин, земледелец, ремесленник и купец.

Самая высшая группа, прославившаяся в истории как самураи, составляла одну шестнадцатую часть населения. Ее символом был меч[113], ношение которого было положено воинам, но запрещено другим социальным группам: «Меч — живая душа самурая». Слепо повиновавшийся всем более высоким властям, воин имел привилегию убивать любого представителя более низкой по статусу группы, который не отнесся к нему с уважением. Соблюдалось четкое различие между придворной аристократией в Киото, кугэ — эстетами, напоминавшими китайских ученых, — и феодальными военачальниками.

Даймё («большое имя»)[114] были владельцами поместий, производящих более десяти тысяч коку риса; военные землевладельцы с меньшими доходами относились к категории сомё («малое имя»). Производственная единица коку (около пяти бушелей) — это минимальный ежегодный продовольственный рацион. Даймё мог передать половину своего урожая крестьянам-производителям. Четверть урожая предназначалась как жалованье его главным вассалам. Оставшаяся часть отправлялась для продажи на рынок Осаки, чтобы получить деньги, необходимые для постоянных путешествий, «подарков» для бакуфу и домашних расходов на загородную усадьбу и ясики в Эдо.

Из производимого риса в 30 миллионов коку почти четверть принадлежала сёгуну[115], около миллиона — религиозным учреждениям и только 40 тысяч — императору. Из двухсот даймё восемьдесят были вассалами Токугава.

Сёгун, теоретически princeps inter pares (первый среди равных. — Пер.) среди военной аристократии, постепенно все больше усиливал свою власть. Он возлагал расходы по строительству общественных сооружений на ближайшего даймё, который ими пользовался. Сёгуны были склонны разорять «посторонних» феодалов, требуя от них строительства дорогих храмов в Эдо или перестройки кварталов сгоревшего города. Вассалов принуждали делать «добровольные подарки» или «подарки в знак благодарности», их лишали наиболее ценных рудников или рыбных мест.

Перемещение ненадежных даймё на меньшие по размеру феоды являлось эффективной мерой наказания. Первые три Токугава таким образом перераспределили почти половину владений в Японии, хотя в дальнейшем сёгуны редко прибегали к этому средству. Тем не менее путешествовавшие даймё были вынуждены с почтением относиться к чайному кувшину сёгуна, когда его доставляли в Эдо. Самый отчаянный головорез не осмеливался ранить собак Цунаёси. Лишь на территории Сацума на отдаленнейшем Кюсю существовала местная автономия, там ни один сёгун не мог полностью осуществлять свою власть.

Сёмё (согласно некоторым источникам, даймё — вассалы императора, сёмё — вассалы сёгуна. — Пер.), часто вассалы провинциальных землевладельцев, концентрировались больше в городах с замками. Самураи были настолько типичны для Эдо, что один из трех человек носил мечи. Задача государства заключалась в том, чтобы они были заняты чем-либо в мирные годы и защищали горожан от их своеволия. Военные игры не поощрялись, и Ёсимуне возглавлял большие охотничьи группы ниже склонов Фудзиямы. Два миллиона «едоков риса», презрительно относившиеся к полезной работе и возмущавшиеся сокращением своих привилегий и обеднением, представляли немалую угрозу миру.

Находившиеся на службе были менее опасны, чем ронины (буквально «блуждающие волны», то есть «скитающиеся люди»), потерявшие своих господ, — ландскнехты, которым часто запрещали служить новым феодалам. В ранние времена многие уходили из этого мира путем дзюнси (ритуальное самоубийство слуги после смерти господина), совершая харакири, чтобы сопровождать своих господ в Страну желтых вод, но обычай был запрещен после 1670 г. Умеренные ронины становились учеными, принимали обет священнослужителя или занимались торговлей. Агрессивно настроенные ронины слонялись по Токайдо или улицам Эдо в поисках ссор и конфликтов, страстно желая испытать клинки своих мечей на непочтительных гражданах. Во времена бедствий ронины могли сражаться подобно волчьим стаям, как они делали в замке Осаки или в Симабаре.

Класс земледельцев занимал второе место в социальной иерархии. Они составляли около 82 % населения страны. У земледельцев, хотя их уважали, была незавидная судьба. В ранние времена периода Эдо крестьянин потерял право покупать, продавать или закладывать свои поля. В соответствии с предписанием Ёсимуне, земледельцы могли подняться до статуса самурая. Они редко становились богатыми. Большинство жило в нищете, несмотря на объединенные усилия по обеспечению кредитами и семенами.

Иэясу цинично намеревался «обложить земледельца налогами, так чтобы он не мог ни жить, ни умереть»; однако во владениях сёгуна налогообложение не было самым тяжелым, потому что местные землевладельцы могли наказывать крестьянина почти по собственному усмотрению. Согласно оценке, крестьянская семья, получившая великолепный урожай в семьсот бушелей, в конце сезона окажется в долгу. Сто пятьдесят зафиксированных случаев голода, двадцать один из которых был сильным, вызывали большую смертность, и отсутствие дорог между большинством соседних феодов[116] затрудняло оказание помощи. Неудивительно, что Pax Tokugawana («Мир Токугава». — Пер.) потрясали крестьянские восстания (около тысячи) — четыре пятых из них против налогов — десять ежегодно в ужасные 1780-е годы.