— В довершение всех моих несчастий я еще должна стать бабкой дьявола! — негодовала она в бессильной злобе.

Полностью подавившей волю мужа Марии-Каролине приписывали множество любовников, причем зачастую трудно отличить правду от вымысла. Во время ее размежевания с якобинцами те запрудили Неаполь памфлетами и карикатурами на королеву, именуя ее не иначе как «новой Поппеей»[36] и приписывая ей оргии на раскопках Геркуланума и Помпеи, которым она покровительствовала. Во второй половине ХIХ века имела широкое хождение книга публициста и активного деятеля движения за объединение Италии Джованни Ла Чечилия «Тайные истории Бурбонов королевства Неаполя и обеих Сицилий». Частью одной из глав являются «Признания Марии-Каролины на смертном одре». Большинство историков считают их натуральным плодом творческого воображения автора, но кое-какие приведенные прегрешения королевы подтверждаются свидетельствами современников. К числу любовников королевы относили Франческо д’Аквилино, князя Караманико, посла королевства во Франции и вице-короля Сицилии, пробудившего в королеве интерес к масонству, создателя и главнокомандующего королевским флотом, а затем премьер-министра, англичанина сэра Джона Актона.

Особо стоит упомянуть сильную привязанность Марии-Каролины к послу Российской империи, графу Андрею Кирилловичу Разумовскому, племяннику фаворита императрицы Елизаветы I, прекрасно образованному, блестящему дипломату. Он был также привлекательным мужчиной, чрезвычайно поднаторевшим в искусстве обольщения женщин. В частности, граф Андре, как его называли в петербургском высшем свете, прославился тем, что сумел соблазнить еще в бытность невестой первую жену Павла I, Наталью Алексеевну, урожденную принцессу Вильгельмину Гессен-Дармштадскую. Поскольку Наталья Алексеевна имела очень большие политические амбиции, эта преступная связь быстро приобрела крамольный оттенок антигосударственного заговора. Правда, пагубным планам не было суждено воплотиться в жизнь, поскольку великая княгиня вскоре скончалась в родах. Разумовский же угодил в опалу как у Екатерины II, так впоследствии и у ее сына Павла I, которому императрица без тени жалости предъявила любовную переписку его горячо обожаемой жены.

После непродолжительной ссылки в имении отца его отправили посланником в Неаполитанское королевство. С политической точки зрения в ту пору оно считалось всамделишной политической дырой, приличную карьеру в которой сделать было при всем желании невозможно. Примером тому может служить многолетняя деятельность там посла Великобритании, небезызвестного сэра Уильяма Гамильтона, вовсю занимавшегося научными исследованиями, параллельно же расхищением и контрабандным вывозом обнаруженных при раскопках предметов античного искусства. Но непредсказуемые повороты хода истории и политические интриги Марии-Каролины вывели королевство из разряда стран европейского захолустья на авансцену. Граф Разумовский действовал при Неаполитанском дворе весьма умело, сумел войти в доверие к монаршей чете, и, когда его перевели послом в Швецию, Мария-Каролина натуральным образом не хотела отпускать полюбившегося ей дипломата.

Известно, что придворные доброжелатели не раз открывали глаза королю на измены жены, и Фердинанд разражался гневом, грозя задушить или заколоть ее собственными руками. Однако Марии-Каролине всякий раз удавалось усмирить разбушевавшегося ревнивца, и семейный уклад монаршей четы возвращался в свою накатанную колею. В жизни королевы имел место чрезвычайно занимательный эпизод, который подтверждали многие современники. Она вместе с маркизой ди Сан-Мартино и герцогиней ди Сан-Клементе инкогнито неоднократно посещали публичный дом в переулке Сан-Камилло, дабы тайком подсмотреть, чем же обитательницы привлекают посетителей. Надо полагать, дамы пожелали применить приобретенный опыт на практике, ибо заключили пари, кто заработает больше денег у клиентов. Победительницей вышла королева, получившая 18 дукатов.

Весьма двусмысленно выглядела тесная дружба королевы с женой английского посла, прославившейся своей красотой и романом с национальным героем Великобритании адмиралом Горацио Нельсоном, леди Эммой Гамильтон (1765–1815). История жизни леди Гамильтон для ее времени — да и не только, — выглядела потрясающе[37]. Дочь деревенского кузнеца из Уэльса, не получившая никакого образования, зарабатывавшая на жизнь позированием художникам и побывавшая на содержании у нескольких английских джентльменов, стала женой посла Великобритании в Неаполитанском королевстве, причем принимала активное участие в работе своего мужа. Престарелый дипломат озаботился образованием молодой жены, чему весьма способствовали ее природные таланты недурной певицы, танцовщицы и актрисы. Она прославилась своими «позами»: завернувшись в драпированные ткани наподобие греческой статуи, Эмма имитировала шедевры самых знаменитых скульпторов античности. Надо сказать, что в Неаполе, невзирая на огромное количество поклонников, буквально пресмыкавшихся перед нею, жена посла до 1798 года вела исключительно добродетельный образ жизни.

Леди Гамильтон ежедневно проводила в обществе королевы по два-три часа, либо во дворце, либо катаясь в карете по улицам Неаполя, вечером — в оперном театре «Сан-Карло», славившемся высочайшим мастерством вокала выступавших там певцов. Королева не скрывала своей привязанности к жене посла: «Уже долгое время я живу подле нее, и наша близость длится более двух лет». Все это давало повод неаполитанским обывателям судачить о лесбийской любви между «Немкой» (такую кличку дали Марии-Каролине) и «Англичанкой». В своей книге Джованни Ла Чечилия вкладывает в уста королевы опасное признание: «Я делила с леди Гамильтон стол, купание и ложе». Трудно сказать, насколько верны эти слова. Однако доподлинно известно, что Мария-Каролина передавала Эмме секретные депеши, содержавшие частную информацию о политических интригах Франции с европейскими державами, причем делала это прежде, чем документы попадали в руки Фердинанда IV, которому были адресованы. Леди Эмма в своих письмах родственнику мужа Чарльзу-Фрэнсису Гревиллу, вице-гофмейстеру короля Георга III и члену Тайного совета, пела королеве самые настоящие дифирамбы:

Положение фаворитки королевы открывало леди Гамильтон доступ к важной информации, значимость которой она прекрасно осознавала, как видно из торопливого письма все тому же Гревиллу от 21 сентября 1796 года: