Он закончил и перевел на них испуганный взгляд. Тишина стала другой: в ней не было недоверия, но и согласия – тоже. Первым подал голос Кшиштоф.

– Неплохой план, Нико, – одобрительно сказал он, однако в его тоне была какая-то подозрительная гладкость. – Но получается, что мы опять должны совмещать хакерскую работу с другим… хм… профилем. Мы были хакерами – подсадными агентами в «Прометее», а теперь – шантажисты. В первый раз мы расширили сферу действия и облажались.

– Вы – нет. Винсент взял все на себя, потому что знал, что вы не пойдете на это.

– Винсент жил в своем мире. Киберпреступность не должна мешаться с другими видами криминала.

– Да? – начал опять звереть Нико. – А то, что ты до этого делал, было чем-то иным по природе? Все, что мы делаем, граничит с преступностью. По нам уже Интерпол плачет. Но мы выбрали этот путь.

– Я – нет, – покачал головой Кшиштоф. – Парни, серьезно, это уже перебор. Я за то, чтобы искать только официальные документы. Лезть в их приватную жизнь – излишне. Да и вообще, что за контратаки, возмездие?… Как-то чересчур.

«Винсент, да как ты их убеждал?!» – панически думал Нико.

Или же дело было в другом… Умом Нико понимал, что в основе лежит страх. Они увидели реакцию на правду о «Прометее» и теперь трясутся, что их найдут и накажут…

– Но план годный, – попробовал он настоять на своем. – Мы отомстим…

– Нико, ты талантлив. Господи, да ты самый талантливый пятнадцатилетний парень на свете. Но у тебя нет чувства реальности и… ощущения пределов, понимаешь? – Кшиштоф доверительно заглянул ему в глаза, а затем похлопал по плечу, и это был чудовищно унизительный жест.

– Хочешь сказать, что мы достигли предела? – беззвучно спросил Нико, уже не в силах бороться со слезами бессилия.

– Да, друг. Надо уйти на дно. Ты разворошил осиное гнездо.

Кто-то поугукал.

– Посмотри сам, – спокойно продолжал Кшиштоф, но в его голосе задрожала желчь. – Все вышло не так, а знаешь, почему? Потому что Винсент себя переоценил. Мы верили ему, пока делали то, что было в рамках наших возможностей. Но он решил, что ему дозволено большее. Авантюра с «Прометеем» подставила всех. Винсенту было плевать, что «Невидимую армию» потом найдут, что у нас есть свои интересы и своя жизнь… Он не согласовал свой план ни с кем из нас, понимаешь? Ему пришло в голову ломануться в подвал, а дальше – хоть потоп. Он нас кинул и по счетам платить не будет.

– Его убили, – глухо ответил Нико. – Так он никогда бы…

– Смерть – легчайший из побегов, – в Кшиштофе мелькнул философ. – Факт остается фактом. Мы должны разгребать то, что натворил Винсент. Теперь я понимаю, почему он взял тебя.

И в его взоре даже мелькнуло сочувствие.

– Тебе пятнадцать, и ты в рот ему смотрел. Если бы на твоем месте в «Прометее» был я… или Аки… любой из нас… мы бы скорее его вырубили, чем позволили рисковать всеми нами.

Эта правда жгла уши. От нее было больно. Нико не хотел в это верить, хотя теперь все казалось вполне очевидным. Но даже если так… для него верность, дружба и их дело что-то значили. Нельзя так все бросить… А ведь к этому все шло?

– Поэтому мы сейчас ничего делать не будем. Еще неизвестно, что нас ждет. У Винсента были телефон, камеры, передатчики… Мы как могли замели следы, но нет гарантий, что сейчас мы в безопасности.

– Винсент никогда не поступил бы так, – только произнес Нико, чувствуя, как слезы предательски жгут щеки.

Кшиштоф снова посмотрел ему в глаза и сказал то же, что и Аки:

– Винсент мертв.

С этими словами он ушел, а за ним – и остальные. Никто не прятался на дно. «Невидимая армия» распустила сама себя.

* * *

Дверь одного из домов на Вильгельмштрассе с треском распахнулась, и оттуда вылетел старый колченогий табурет, а в придачу – облупившиеся цветочные горшки. Картина перед крыльцом была примечательная: почти до тротуара выстроился ряд самых разных вещей, которые периодически разбавляли желтые мешки с мусором.

Это был дом, из которого все выкидывали, и в нем жил Саид Хальфави.

В данный момент Саид торчал на кухне и слушал разглагольствования своих надоедливых соседей, делая вид, что он хоть как-то в теме.

– Подумай сам, какая же это сраная система – дикая диффузия капитализма, поп-культуры и глобализации. Мы живем в эпоху информационного дерьма, которое вливают в уши!

Это был Леннарт: почти два метра ростом, большие уши, торчащие косточки и дырявые носки. Вместо языка – помело, и лучше с ним не спорить, иначе не заткнешь. Любит слова вроде «диффузия». Еще норовит без повода вставить какой-нибудь забойный англицизм с псевдооксфордским акцентом, натренированным за просмотром британских сериалов.

Саид провел по лицу пятерней, пытаясь собрать себя в кучу. В дверном проеме из темноты коридора появилась голова Каро, и она деловито спросила:

– Что будем делать с петрушкой?

Парни одновременно перевели на нее взоры.

– Сожрем, – ответил Саид.

– Да она уже сдохла давно, – возразила она. – Какой-то дебил, живущий в нашем доме, обсадил ею три кадки на веранде и забил. Теперь у нас там гербарий.

Имя дебила было Леннарт. Он стал выращивать петрушку, чтобы бороться с капитализмом. Но довести борьбу до конца ему не удалось.

«Дай боже тебе хотя бы универ до тридцати окончить», – рассеянно думал Саид, глядя на мигом ощетинившегося соседа.

– У меня просто не было времени! Я сам позабочусь о ней.

– Ей уже ничего не надо. – Каро вошла на кухню, чтобы сполоснуть руки. – Если ты не сделаешь это до вечера, то я ее выкину.

– Между прочим, не твое имущество!

– Ну так забери ее к себе в комнату. В чем проблема?

Каро – санитар леса, просто белка Сэнди из «Спанч Боба» в человеческом обличье. Полна иррациональных импульсов вроде вышвырнуть кресло из гостиной, потому что обивка под тигриную шкуру этически неприемлема. Убежденный веган, голосует всегда за зеленых[7]. Ходит летом без обуви, юбкам предпочитает штаны с множеством карманов. Включенная, идеологически прокачанная и экологически чистая.

«Господи, как же они меня достали…» – пронеслось в голове Саида.

Он уже мог написать иронический сборник рассказов под названием «Я и мои соседи. На грани разумного». И каждый рассказ начинался бы с очередной вылетевшей из их дома вещи.

На самом деле их было не трое, а четверо. Еще с ними жил Марко, но он просил его так не называть. Ему нравилось имя Марго, и недавно он начал гормональную терапию по смене пола. Интроверт и обувной фетишист, любил носить на вечеринки туфли на неимоверных каблуках. Его ориентация в этом доме никого не колыхала, но не в слегка провинциальном Тюбингене, где он работал барменом в кафе. Поэтому, чтобы его не оболгали другие, он говорил случайным гостям, что садо-мазо-туфельки с заклепками в прихожей принадлежат Каро, которая, кстати, ходила почти всегда босиком…