– Потому что у вас уже силенок нет?

– Верно.

– А что за варварские методы? – припомнил он ей свое похищение. – Вы не могли договориться со мной? Я довольно открытый человек, когда меня не бьют по голове и не стирают из жизни.

Кларисса рассмеялась грудным смехом и выпустила из ноздрей дым. Не женщина, а дракон.

– Понимаешь, в этом деле нужна мотивация. У тебя с ней в обычном состоянии проблемы. Ты соскочил бы и договор со мной в жизни не стал бы заключать, зная, что штрафуют смертью.

– Это да… – туманно протянул Данила, понимая теперь, что бабка поймала его как рыбку в сеть.

Единственное, за что он цеплялся, – это жизнь. А сейчас его этой жизнью, похоже, будут мотивировать. Замысел Клариссы стал ясен.

– Пришлось посадить тебя на цепь. И будешь ты делать все, конечно, из-под палки, – дружелюбно продолжала ведьма. – Но потом – одни плюсы. Я освобожу тебя, Хаблов, верну в люди, более того, ты будешь уметь то, что другим только снится. Сможешь вершить чужие судьбы, как я. Хорошая награда, не правда ли?

Этот бонус был ему по нраву. Кларисса нащупала в нем эти слабины, его страсть к искушению: сделать что-то запретное, накуриться, закинуться, продать липовый товар, замутить с ученицей.

Или же влезть в потусторонний бизнес.

Получается, он угодил в эдакое испытание. Либо пан, либо пропал.

– Ну-у-у… так кому звонить? Где там эти ваши Господа?

Когда ему что-то обещали, Данила становился податливым как пластилин.

Кларисса выложила на столик между ними кусок пчелиных сот и старинный нож.

– Ты должен вызвать Господ на свою кровь, – спокойно сказала Кларисса.

– На свою? – глуповато переспросил он.

– Ну, так ты же с ними связываться будешь. Что сидишь? Хочешь учиться и быть в игре? Тогда бери нож и режь ладонь, а дальше брызни на соты. Да ты сообразишь, что к чему. У тебя есть дар. Он тебя поведет.

В голове было много дурацких вопросов. Почему соты? Почему надо обязательно кромсать себя?

Но серебряный нож с замысловатой ручкой гипнотизировал. С сомнением он взял его в руки, и неожиданно тот оказался очень легким, почти невесомым. На рукоятке был крошечный красный камешек. Красивая вещица и явно со своей историей. Неуверенно Данила покрутил нож туда-сюда, ловя лезвием тусклый свет лампы, который охотно растекся по всей его поверхности. Нож стал почти золотым…

Один короткий надрез.

Ну же.

Боль проходит.

Играть так играть.

Медленно Данила прижал лезвие к внешней стороне запястья и решительно полоснул.

– Ау, ау, ау! – тут же вырвалось у него.

Но кровь потекла. Она закапала. И что-то началось.

Специально он не прицеливался, но первые капли упали точно на ячейки и заполнили их до краев. Эта картина необъяснимым образом его заворожила.

Соты, полные крови.

Взгляд остановился, а время замедлилось.

Комната померкла и растворилась, и пространство вокруг стало приобретать странные очертания. Появилась тусклая земля, присыпанная золотой пылью, а в слух проник гул, походивший на рой насекомых. Издалека… из глубин… к нему направлялась армия.

Время сдвинулось, но тяжело. Он снова мог шевелиться, правда, как-то вязко, и обнаружил, что стоит на перекрестке. Откуда тот взялся или как Хаблов на нем оказался, было загадкой. Но отчетливо ощущалась странная сакральность этого места: в воздухе, тонкой туманной дымке, золотой пыли под ногами и дрейфующем вокруг полумраке.

Это была точка, где встречались координаты, которые никогда не пересеклись бы в реальности. Траектории смешались, и пространство надломилось.

Гул стал таким громким, как будто невидимый рой был уже везде. Но никого не было видно.

А что это?

Посередине перекрестка стоял камень, метра три высотой. Его можно было назвать грубой колонной или обелиском. По шершавой поверхности бежали странные символы и рисунки. Он обогнул камень и замер в легком ужасе. С другой стороны на него уставилось лицо. Он подавил крик и присмотрелся.

Лицо было высечено прямо на поверхности камня. Открытый рот, намек на нос и провалы глазниц. Казалось, оно втягивает в себя все вокруг, и пространство утекает сквозь этот рот-тоннель куда-то… в иные миры.

Внезапно он спиной ощутил, как некто пришел на зов его крови, наполнившей пчелиные соты. И стало вдруг тихо. Невидимые насекомые замолкли.

Данила боязливо обернулся. Контуры фигуры колебались и рябили, как изображение в плохо настроенном телевизоре. Истинный облик пришедшего был защищен вуалью.

– Ты позвал, и мы пришли, – раздалось отовсюду, как многоголосый хор.

– Так это вы… Господа? – настороженно поинтересовался Данила, все еще сомневаясь, что с ним говорит кто-то реальный.

Все в этом месте казалось слегка призрачным, припорошенным золотой пыльцой, туманившей видение. Собственный голос звучал как дорожка чужого эха…

– Можешь звать нас так. Мы ждали тебя.

– И что вам от меня нужно?

– Служение, – незамедлительно последовал ответ. – Ты выполнишь для нас ритуал.

Данила сощурился, разглядывая «клиента». Показалось, что из-под накидки рассеивается слабый свет, но он не ручался, что ему не привиделось.

– Вот это самый важный момент наших переговоров, – нахально начал он. – Я должен знать, во что ввязываюсь.

Ему показалось, что Господа усмехнулись. Тональность жужжания дрогнула…

– Еще рано. Ты должен пройти путь учения, чтобы постигнуть смысл будущей работы. Пока же нам необходимо согласие. Мы не можем посвящать тебя в детали работы, если ты не отдашь себя в служение.

– Да что за служение, черт возьми? – начал он раздражаться мутной формулировкой.

– Все слуги, даже наемные, – исполнители чужой воли. Ты будешь выполнять нашу. Ты легко нас призвал, значит, равен Клариссе по силе и встанешь на ее место. Однажды ты будешь говорить с нами вместо нее.

Данила сглотнул. Происходящее начинало отдавать жутью. Он провел какой-то ритуал по наводке этой грымзы, назначения которого даже не знал. Его забросило куда-то за пределы человеческого мира, на перекресток с жуткой статуей, и затем к нему пришли… они, оно, скорее, все же они.

– Это договор? – понял он. – Вы хотите состряпать со мной контракт?

Жужжание стало синхронным. Это было явным «да».

– Ты же на Перекрестке. Здесь заключаются все сделки.

– А вы в курсе, что меня втащили в это дело против моей воли? – предпринял он последнюю попытку прояснить положение. – Я – по сути, раб. Так зачем мое согласие?