– Да ладно тебе! – отмахнулся от друга Верменич. – Простое стечение обстоятельств! Тебя ведь хлебом не корми, а дай раздуть из мухи слона! Поделись лучше, каким образом ты определил, что перед тобой девка?

– Понятно каким! Руками...

Павел вытаращил глаза и расхохотался:

– То-то я смотрю, ты сегодня сам не свой! Что, первый раз в жизни девку пощупал? Ну и как впечатления?

Адашев недовольно поморщился:

– Любишь ты, братец, всякие гадости говорить. Но я, кажется, сильно ее обидел нечаянно.

– Ну, Кирилл, с тобой не заскучаешь! Может, отправишься по белу свету ее искать, чтобы «пардону» у простой девки просить за трепаное ухо?

– Павел, ты бы видел ее глаза...

– Уши, глаза... Да у меня в деревне с добрую дюжину таких красоток наберется! И смею тебя заверить, любая из них, если одеть ее как следует да десятку французских слов обучить, сто очков даст жеманным барышням. Сознайся, ты бы хотел эту девицу увидеть не в портках, а в платье?

– По правде, ты угадал, дружище! – смутился князь.

– Да-а! – язвительно протянул Верменич. – Сколько лет ты меня попрекаешь за любовь к прекрасным поселянкам, и вот теперь сам попался! Так тебе и надо, mon cher! Но я тебя прощаю и посему открою маленькую тайну: без платьев они выглядят гораздо лучше, уж поверь моему опыту, старина! И не тогда, когда им ухо от головы отделяют, а когда жарко в губы целуют или ласково, нежно так то самое место поглаживают, за которое ты сегодня изволил подержаться!

Павел оглушительно расхохотался и только благодаря резвости Шалого избежал удара плеткой, которым собрался угостить его раздосадованный приятель. Отъехав на безопасное расстояние, Верменич привстал на стременах и прокричал:

– Давай попробуй ее отыскать! Не видел разве, какие кавказские рожи из трактира выскочили? Вздумаешь отнять, тут же секир-башка устроят! У них это быстро получается!

...Кирилл Адашев проснулся под утро и долго еще лежал с закрытыми глазами. Во сне он всю ночь неистово целовался с женщиной. Он силился рассмотреть ее лицо, а видел только бездонные, полные любви глаза, смотревшие на него с тоской и надеждой. Слезы, как и два дня назад, там, на ярмарке, грозили хлынуть через край. Влажные ресницы, словно камышинки, обрамляли прекрасные голубые озерца, к которым он стремился прильнуть губами, но они ускользали, удалялись, оставляя лишь солоноватый привкус.

Его ладони до сих пор хранили тепло ее тела, а путешествие по мягким, изящным изгибам было прервано так некстати наступившим пробуждением. Князь вздохнул. Юная пантера с ярмарки готова была выцарапать ему глаза. Он опять припомнил ее решительно сжатый рот, маленький точеный нос с раздувающимися от ярости ноздрями, гордо вздернутый подбородок. Сев на постели, Кирилл потер от волнения лоб. Он вспомнил вдруг ее взгляд: девушка собиралась пнуть его по ноге, но в последний момент вдруг передумала. И именно это страдальческое выражение, промелькнувшее в девичьих глазах, подсказало Адашеву, она каким-то таинственным образом знала о ранении и пожалела его.

Сделанное открытие ошеломило князя и заставило вновь пережить волнение, которое он испытал, ощутив под рукой два упругих высоких холмика. Странная незнакомка вздрогнула, беспомощно глянув на него, и в следующее мгновение он потерял ее навсегда. Она вихрем умчалась в сопровождении своих то ли приятелей, то ли охранников. Но что ее заставило переодеться мальчиком? Должно же быть этому объяснение? Накинув халат, он подошел к окну. Небо окончательно очистилось от облаков. Если бы и душа его могла так же легко избавиться от сомнений и разочарований... Удивительная девушка навсегда исчезла из его жизни, но именно она таким необычным образом разбудила в нем тайное ожидание любви...

Князь так и не заснул больше, а на рассвете, выведя из конюшни Тамерлана, отправился в поля, не ведая, что за много верст от его имения девушка с синими глазами, закутавшись в бурку, проплакала всю ночь у костра. Слишком неожиданный подарок преподнесла ей судьба, но желанная встреча окончательно разбила ее надежды на счастье и любовь. Теперь Саша уже не сомневалась, что любит Кирилла Адашева, любит с той самой минуты, когда увидела его впервые в полутемном вестибюле. Невозможно поверить, но человек, с которым они даже не были знакомы, не перемолвились ни единым словом, кому и дела нет до ее существования, стал болью ее сердца, от которой нет Саше покоя ни ночью, ни днем...

Ухо, за которое графиню Волоцкую оттрепали два дня назад, все еще побаливало. Да, ей удалось испытать и силу объятий князя, и тепло его ладоней на своей груди. И хотя в тот момент Александре более всего хотелось растерзать обидчика, но что-то заставило ее сердце неистово забиться, а все тело покрылось мурашками...

Саша всхлипнула чуть громче, и сразу же чуткая Серафима подняла голову и с недоумением оглядела сидевшую у огня хозяйку. Потом, тихо вздохнув, опять опустила голову на седло, исполнявшее роль подушки. Сражение у трактира для барышни не прошло бесследно. По непонятной причине она все эти дни словно не в себе, не спит ночами, похудела, побледнела... Зельем ее каким опоили, что ли? Но Серафима все это время усердно за ней присматривала и ничего подобного бы не допустила. Горничная перевернулась на другой бок. А может, сохнет барышня по кому? Неужели по этому кривляке Кирдягину? Ну нет! Она еще с Петербурга его на дух не переносит. Тут Серафима села, сбросив с себя бурку. А вдруг по соседу, молодому Чернятину убивается? Хотя еще в имении графиня вовсю потешалась над ним. Выходит, здесь дело не в сердечных муках. И тут новое предположение заставило горничную окончательно проснуться. Неужели барышня простудилась и заболела, вот же беда какая! А она лежит себе и загадки отгадывает, бесстыжая!..

Серафима встала и приблизилась к костру. Саша подняла на нее залитое слезами лицо и разрыдалась:

– Сима! Я так хочу его снова увидеть!..

Пока обеспокоенная горничная и заплаканная хозяйка беседовали, Павел Верменич мерил шагами спальню, разрабатывая план боевых действий. Уже под утро он расслышал, как где-то неподалеку тихо скрипнула соседняя дверь. Он слегка приоткрыл свою и выглянул в коридор. Увиденное заставило его озадаченно крякнуть, покачать головой и удовлетворенно потереть ладони. По крайней мере развеялись последние сомнения Павла в необходимости действовать.

Стояла поздняя осень, с низким пологом серого неба, с резкими порывами северных ветров, безжалостно срывающих последние листья с озябших осин и дрожащего от холода боярышника. В это время по-особому сердит ворон. Его хриплый, раздраженный крик разносится над жнивьем, затихшими рощами, покрывшейся звенящим льдом реке и ее многочисленными протоками и островами. Это надсадное карканье – предвестник наступающих холодов и долгожданного снега.

Закончилась осенняя страда, убран хлеб в амбары, в полную силу работает новая мельница и сыпется в короб из-под жерновов теплая на ощупь мука.

С хлебушком! Мельник пересыпает ее в ладонях, прикрыв глаза, вдыхает запах и счастливо щурится. Отменный урожай собрали в этом году! Отличная из него получается мука!