одного экземпляра кварто этого года не сохранилось… Он (Джонсон – М. Л.) оскорбил высокопоставленную придворную даму, которая была, по-видимому, уязвима, а она ответила ударом на удар, использовав влиятельных друзей» [68]. Думаю, двор вступился не только за леди Арабеллу Стюарт. В пьесе действительно есть против нее выпад, всего один, брошенный мимоходом: в сильном раздражении Джонсон не мог удержаться, оскорбления из него так и сыпались, кто бы под руку ни попался. Но в большей поддержке нуждалась графиня Ратленд, ближайшая подруга графини Бедфорд, негодовавшей особенно сильно. Осмеянная женщина, однако, сама нашла способ достойно ответить обидчику, издала сборник стихов «Славься Иисус Царь Иудейский», посвятив ее придворным дамам – подругам по «ученому колледжу».

Эписины, на этот раз мифические существа, еще раз появятся у Джонсона много позже в маске «Вести из Нового света, открытого на Луне». Это жители острова, находящегося вблизи Луны, они витают в облаках в манифесте розенкрейцеров «Confessio» сказано: Он Бог окружил нас своими облаками и своей защитой так, чтобы нам нельзя было причинять вреда» [69] и размножаются неполовым способом. Джонсон над ними посмеивается. Он никогда не писал просто так, что взбредет в голову. И «молчаливая женщина-эписина» оказалась через полтора десятка лет на одном из прилунных островов. На этот раз насмешка была не злая. Мы знаем андрогинность как герметический термин, знаем ее происхождение. Елизаветинцы не просто знали, это было частью исповедуемого ими (не всеми, конечно) мировоззрения. Тогда случались, разумеется, нечасто, платонические браки. О таком браке писал Джон Донн («Канонизация», «Платонический брак»). И наше восприятие платонических браков, переодетых на сцене героинь в мужском платье, совсем не такое, как у людей той эпохи. Экзальтированными личностями супружество воспринималось как союз родственных существ, представляющих собой андрогинное единство. Простые люди относились к делу проще. Приблизительно так же, как мы.

Эта особенность елизаветинцев особенно необходима для понимания сонетов Шекспира.Эписины, живущие по соседству с Луной, не могут не привести к мыслям о розенкрейцерах. Если андрогинность – дань старому восприятию мира, то розенкрейцеры, хоть и естественное порождение герметико-кабалистической традиции, говорящей алхимическим языком, вместе с тем и провозвестники Нового знания, Перед тем как перейти к ним, остановимся еще на одной теме, волнующей елизаветинцев.

ДОБРО ЕСТЬ ЗЛО, ЗЛО ЕСТЬ ДОБРО

Добро есть зло, зло есть добро», говорят хором шекспировские ведьмы. («Fair is foul, and foul is fair…» «Macbeth», аct 1, sc. 1, ll. 11) В «Макбете» эта ставшая крылатой фраза – главный смысловой посыл, проходящий сквозь всю пьесу. Л. Найтс пишет: «Первая сцена, каждое слово которой будет подвергнуто самому строгому анализу, ударяет одну доминантную струну» [70]. А всех слов, включая незнаменательные, шестьдесят одно.

Замечу, сестры ведуньи были, надо полагать, андрогинны, по виду вроде бы женщины, но с бородами; а андрогинны – существа запредельные, им ведомы тайны мироздания, что нам, смертным, существам раздельнополым, недоступно после грехопадения Адама и Евы.

Природа шекспировских ведьм исследована, существуют разные точки зрения: дьявольское отродье, пособницы дьявола, парки. Это интересно, но для нашего повествования все равно, об их андрогинности можно судить по одной старинной картинке.

Елизаветинцы, думающие о судьбе, роке, предопределении, серьезно размышляли об отношении добра и зла. Томас Нэш в «Ужасах ночи» (1594) пишет: «Всякую вещь можно вывернуть наизнанку. Как говорят ведьмы в своей “Отче наш” – у добра характер зла, а у зла – добра» [71].

И Нэш и Шекспир вкладывают этот парадокс в уста ведьм, сеющих в души людей семена зла. Но пьеса Шекспира утверждает, что он – действующий принцип в человеческой истории. Предание гласит: не будь кровавых злодеяний в далеком прошлом, король Иаков не был бы королем, не взошел на английский престол, и не образовалось бы в его правление «Великой Британии». Пьеса Шекспира напоминала королю Иакову печальную историю его предка, как будто говоря: через многие поколения сбылось-таки предсказание ведьм, прямой потомок Банко стал королем. Эти слова вещих сестер понимались как пророчество будущих отдаленных последствий, вытекающих из давнего факта зла.

Лента Мёбиуса применительно к истории для меня очевидна, но к коротенькой жизни простых людей, и добродетельных и злокозненных, мне казалась неприемлема. Добро на недлинном временном отрезке всегда добро, как и зло – всегда зло. Добродетель всегда страдала и страдает от зловершителей. Правда, содеянное зло рано или поздно бумерангом возвращается к его носителю: «Не рой другому яму, сам в нее попадешь», – убеждает мудрая книга, но человеку, которому причинили зло, от этого не легче, нечасто он видит, как исполняется заповедь «мне отмщение и аз воздам», слишком короток час его пребывания на земле.

Хотя не мешает помнить, самый несчастный в связке «жертва – мучитель» – тот, кто содеял зло (правда, это относится не ко всем видам зла): он не только страдает по закону бумеранга или от мук совести, но он еще в глазах окружающих – злодей, принесший страдание ближнему своему, тогда как жертва не ведает мук совести, окружена участием и еще долго пользуется сочувствием и поддержкой близких.

Размышляя, однако, о некоторых событиях в собственной жизни и в жизни родных и близких, я последнее время (срок моей жизни уже перевалил за библейские семьдесят) стала все-таки замечать универсальную справедливость этих слов шекспировских ведьм.

Причиненное когда-то зло, неожиданно по прошествии времени, оборачивается добром (при всем том память о пережитом страдании не стирается, и горький осадок в душе остается до конца дней). Даже если зло постигает человека не в результате чьих-то действий, намерений, а рокового стечения обстоятельств, неуправляемых катаклизмов, не подвластных человеку естественных процессов, и оно может, спустя время, оказать благотворное влияние на судьбу и самого страдальца, и всех, так или иначе, с ним связанных. То же и с добром. Сделает человек доброе дело, но вмешался случай, и оно обернулось неоспоримым злом.

Эти размышления воскресили в памяти одну библейскую цитату – «Человек рожден на страдание, как искры, чтобы устремляться вверх». Смысл слов для меня очевиден: неотвратимость страдания для всех, живущих на земле, в этой юдоли скорби. Но если вообразить себе столп летящих вверх искр, то невольно видишь – страдания уносят тебя в горние сферы. Словом, через тернии к звездам. А значит, зло есть добро? Не есть ли это странное для человека умозаключение отголоском какого-то заказанного нашему пониманию космического закона?

В 1606 году, когда создавался «Макбет», ни