На лбу выступает пот. Madre di Luna. А вдруг жрец сможет прочитать послание при помощи кровяной магии? Возможно ли это? Я не могу отдать Атоку этот гобелен, ведь тогда мое послание никогда не покинет стен замка. А что если у кого-нибудь возникнут подозрения? Я вцепляюсь в гобелен обеими руками.

– Я…

Последний проситель, торговец, направляется к выходу.

– Espera[36], – неожиданно вырывается у меня.

Купец оборачивается и с недоумением спрашивает:

– Вы обращались ко мне, кондеса?

Сердце бешено колотится в груди. Большинство наших шпионов добывает информацию на рынке. Кроме того, Каталина, скорее всего, отправила шпионов к воротам замка. Мы обсуждали это перед отъездом. Могу лишь надеяться, что она не забыла.

Луна, хоть бы сработало!

– У меня есть подарок для этого человека, – громко и уверенно говорю я.

Это мой шанс. Если купец примет гобелен, то он точно окажется за пределами замка.

От удивления Аток выпускает мою руку.

– Что?

Я поворачиваюсь к лаксанскому торговцу.

– В последнее время у вас было много хлопот на рынке, и в качестве компенсации мне бы хотелось подарить вам сотканный мной гобелен. Пожалуйста, примите этот дар. Мне было бы очень приятно, если бы мой гобелен украсил вашу лавку. Возможно, я даже как-нибудь зайду посмотреть.

Я разворачиваю гобелен, чтобы его мог увидеть весь зал. Купец стоит, разинув рот от удивления, и не знает, что сказать. Наконец он подходит к тронному возвышению, берет гобелен и рассыпается в благодарностях.

– Я очень люблю ткать. Я бы даже сказала, обожаю. Я могла бы ткать гобелены для вашей лавки.

Торговец бледнеет, но быстро приходит в себя, посмотрев на Атока.

– Это слишком щедрый подарок, – шипит Аток. – Он прекрасно сможет заполнить свой прилавок и без твоей помощи.

Но мне ведь нужно будет отправлять другие послания…

– Вы уверены? – не унимаюсь я. – Думаю, можно было бы назначить за них хорошую цену. Он может заработать гораздо больше, чем планировал.

– Довольно, кондеса, – холодно прерывает Аток. – Я думал, твой подарок предназначается мне.

– В некотором смысле так и есть. Это подарок для вашего народа.

Торговец уходит, держа мой гобелен в руках бережно, словно младенца.

Я с облегчением выдыхаю и сажусь. По-прежнему дрожат колени. Аток поворачивается ко мне и подозрительно присматривается. Долго молчит, но затем все же спрашивает грозным голосом:

– С чего ты решила сделать такой подарок простому торговцу?

Жрец наклоняется поближе в ожидании ответа.

– Для меня важно, чтобы ваш народ уважал будущую королеву, – решительно отвечаю я. – Мне показалось, что это отличная идея – подарок, которым смогут любоваться все лаксанцы.

– А как насчет подарка для твоего короля? – спрашивает он. – По-моему, я заслуживаю.

Я нервно сглатываю.

– А вам недостаточно того, что я стану вашей женой?

Аток переводит взгляд на мои губы.

– Нет.

Сайра усмехается и поудобнее устраивается в кресле. С трудом сдерживая раздражение, я отвожу взгляд.

– Постараюсь выткать для вас что-то особенное.

Я чувствую его взгляд, но не поднимаю глаз. Наконец он снова отвлекается на придворных, и я медленно выдыхаю. Сердце по-прежнему колотится. Сильно тошнит. Лучше сосредоточиться на хорошем, пока меня не вырвало прямо на его золотой трон: я сделала свое дело. Первое послание отправлено. Наши шпионы увидят гобелен на рынке и сообщат Каталине.

Усевшись, я начинаю искать в толпе Руми. Кажется, все под большим впечатлением от моего таланта и щедрости по отношению к лаксанскому торговцу. Но от одного взгляда Руми меня пробирает дрожь.

Он буквально дымится от ненависти.

Я ЦЕПЕНЕЮ, НЕ В СИЛАХ оторваться от его пристального взгляда. Обычно, когда я случайно успеваю заметить его живые эмоции, он мгновенно хмурится и прячется под маской безразличия. Но в этот раз он намеренно задерживает на мне холодный взгляд. Смотрит и смотрит. Я начинаю немного волноваться. И почему-то удивляюсь. Конечно, я знаю, что он ненавидит меня. А я его, не так ли? Но настойчивый внутренний голос напоминает, что вообще-то он добыл для меня ткацкий станок, хотя мог этого не делать.

Краем уха слышу, как Аток объявляет прием оконченным, но не могу думать ни о чем, кроме этого дурацкого лекаря. Какая разница, как этот лаксанец смотрит на меня? В конце концов, они все на меня так смотрят.

Я снова подавляю в себе чувства, которые не могу и не хочу понимать, и надеюсь, что больше они меня не потревожат. В моей жизни нет места таким вопросам; единственное, о чем я должна думать, – это восстание против Атока. Ко мне приближаются стражи, и я торопливо спускаюсь с тронного возвышения.

Мне срочно нужно на свежий воздух. Подышать в тени эвкалиптовых деревьев, окружающих замок. Madre di Luna, я хочу побыть одна. Мне не хватает тренировок. Упражнений с мечом.

– Как пройти в сад? – спрашиваю я.

– Мы пойдем с вами, – строго отвечает один из стражников.

Я спрашивала не это. Не скрывая раздражения, я собираюсь повторить свой вопрос, но…

– Я ее отведу.

Я сразу сникаю. Чувствую его запах до того, как вижу его. Медленно поворачиваюсь лицом к Руми. Он стоит, скрестив руки на груди; уголки его губ презрительно опущены. Что бы я ни натворила, видимо, он хочет обсудить это как можно скорее. А вот я бы предпочла провести остаток дня как-нибудь по-другому.

– Ладно, – буркаю я. – Но мне просто нужно было…

– Мне плевать, – перебивает Руми и открывает передо мной боковую дверь, ведущую в длинный коридор.

Повсюду глиняные горшки. Приходится то перепрыгивать, то обходить целые башни из них. Руми тянет меня за собой, пока мы не оказываемся у очередных двойных дверей. Толкнув плечом створку, он выходит в сад. Я следую за ним, и меня мгновенно окутывает терпкий аромат эвкалиптовых деревьев. Это приятный запах; он позволяет хотя бы немного отвлечься от пахучего лекаря. Теплый ветерок ласково колышет листву. Я прищуриваюсь: перед тем как опуститься за горизонт, солнце бросает на землю жаркие слепящие лучи. Как же хорошо! В последние мгновения перед сумерками мир всегда кажется немного прекраснее.

Делаю глубокий вдох.

– Мед и мята.

Руми бросает на меня короткий взгляд. Даже ссутулившись, он выглядит очень высоким, в отличие от большинства лаксанцев. Боюсь, как бы у меня не разболелась шея: постоянно приходится запрокидывать голову, чтобы заглянуть ему в глаза. Сейчас в них читается удивление.