– Он был прекрасным человеком, – вздохнула я. Барбара вскинула на меня глаза.

– Был?

Только тут до меня дошло, что она говорила о вполне живом Брюсе.

Барбара взяла меня под локоток и увлекла в безупречно чистую комнату-прачечную.

– Я знаю, что вы с Брюсом расстались. Все потому, что он не сделал тебе предложения?

– Нет, – ответила я. – Дело в том... я все сильнее чувствовала, что мы не подходим друг другу.

Барбара меня словно и не слышала.

– Одри всегда говорила мне, как Берни хотел, чтобы ты стала членом семьи. Он не раз и не два говорил: «Если Кэнни захочет обручальное кольцо, она тут же его получит».

О Боже. Я почувствовала, как под веками собираются слезы. Опять. Я плакала во время службы, когда Брюс стоял у гроба и рассказывал, как отец учил его играть в бейсбол и водить автомобиль, я плакала на кладбище, когда Одри рыдала над могилой и повторяла: «Это несправедливо, несправедливо».

Тетя Барбара протянула мне носовой платок.

– Ты нужна Брюсу, – прошептала она, и я кивнула, не доверяя своему голосу. – Иди! – Она подтолкнула меня к кухне. Я вытерла глаза и пошла.

Брюс сидел на заднем крыльце, окруженный друзьями, которые, казалось, охраняли его, не пропуская чужих. Когда я подходила, он сощурился, глядя на меня, будто рассматривал препарат на предметном стекле.

– Могу я что-нибудь для тебя сделать? – мягко спросила я.

Брюс покачал головой и отвернулся. На всех стульях на крыльце кто-то сидел, и ни у кого не возникло желания уступить мне место. Я уселась на ступеньку, вне их круга, обхватила руками колени. Я замерзла, проголодалась, но жакет с собой не взяла, а поставить тарелку было некуда. Я слушала, как они говорят ни о чем, о спорте, концертах, работе (те, кто работал). На крыльце появились дочери подруг Одри, неизменное трио двадцати с небольшим лет, с полными тарелками. Выразили Брюсу свои соболезнования, подставили гладкие щечки для поцелуя. Меня аж перекосило, когда я увидела, как Брюс нашел в себе силы улыбнуться им, даже вспомнил их имена, тогда как на меня едва глянул. Конечно же, я понимала, когда... если... мы разбежимся, он должен найти кого-то еще. Просто никогда не думала, что мне придется страдать на просмотре подходящих кандидатур. Я сидела, чувствуя себя глубоко несчастной.

Когда Брюс встал, я поднялась, чтобы пойти следом, но нога затекла, и я повалилась на крыльцо, дернувшись от боли: в ладонь вонзилась заноза.

Брюс помог мне встать. «С неохотой», – подумала я.

– Хочешь прогуляться? – спросила я его. Он пожал плечами.

Мы прогулялись. Вдоль подъездной дорожки, по улице, мимо припаркованных автомобилей.

– Мне так жаль, – сказала я ему. Он промолчал. Я нашла его руку, мои пальцы потерлись о его ладонь. Он не отреагировал. – Послушай, – во мне поднималась волна отчаяния, – я знаю, как все было... Я знаю, что мы... – У меня перехватило дыхание. Брюс холодно посмотрел на меня.

– Ты больше не моя девушка, – отчеканил он. – Ты хотела разрыва, помнишь? И я маленький. – Последнее слово он практически выплюнул.

– Я хочу быть тебе другом.

– У меня есть друзья.

– Я заметила. Самодовольные и манерные. Брюс пожал плечами.

– Послушай, – продолжила я, – не могли бы мы... Не могли бы мы хотя бы... – Я прижала кулак к губам. Слов не было. Остались одни рыдания. Я шумно сглотнула. «Ты должна это сказать», – приказала я себе. – Что бы ни произошло между нами, как бы ты обо мне ни думал, я хочу сказать, что твой отец был удивительным человеком. Я любила его. Никогда в жизни не видела лучшего отца, и мне очень жаль, что он ушел... Из-за этого у меня рвется сердце... – Брюс молча смотрел на меня. – И если ты захочешь мне позвонить... – наконец выдавила я.

– Спасибо, – соблаговолил ответить он. Повернулся и зашагал к дому, а мгновение спустя я направилась следом, будто нашкодившая собачонка, так и шла, низко склонив голову.

Мне следовало тут же уехать, но я этого не сделала. Осталась на вечерние молитвы, когда мужчины с талесами на плечах собрались в гостиной Одри, встав коленями на жесткие деревянные скамеечки, прижимаясь спиной к занавешенным зеркалам. Я оставалась с Брюсом и его друзьями на кухне, белоснежной и хромированной. Они что-то клевали с подносов с закусками, говорили о пустяках. Я держалась на периферии, переполненная грустью до такой степени, что боялась взорваться прямо здесь, на выложенном испанской плиткой полу Одри. Брюс ни разу не посмотрел на меня. Ни разу.

Зашло солнце. Дом медленно опустел. Брюс собрал друзей и повел их в свою спальню, где сел на край кровати. Эрик, Нейл и сильно беременная жена Нейла заняли диван. Джордж – стул у стола Брюса. Я расположилась на полу, вне их круга, и какая-то маленькая, примитивная часть моего мозга начала долдонить о том, что Брюс должен снова заговорить со мной, должен позволить утешить его, если годы, проведенные вместе, что-то для него значили.

Брюс распустил свой конский хвост, завязал снова.

– Всю жизнь я был ребенком, – объявил он.

Никто не знал, как на это реагировать, поэтому, полагаю, они занялись тем же, чем всегда занимались, собираясь в комнате Брюса. Эрик набил бонг[25], Джордж достал из кармана зажигалку, Нейл положил полотенце под дверь, чтобы дым не выходил в щелку. «Невероятно, – подумала я, с огромным трудом сдержав приступ истерического смеха. – Смерть для них – тот же субботний вечер, когда по кабельному телевидению не показывают ничего интересного».

Эрик передал бонг Нейлу, даже не спросив, хочу ли я затянуться. Я не хотела, и он скорее всего это знал. От марихуаны мне только хочется спать и разыгрывается аппетит. Так что этот наркотик не для меня. Но из вежливости он мог бы и предложить.

– Твой отец был отличным парнем, – пробормотал Джордж, и остальные согласно закивали, за исключением жены Нейла, которая с трудом поднялась с дивана и вышла из комнаты. Эрик и Нейл тоже высказали свое сожаление, а потом все заговорили о плей-оф.

«Всегда ребенок», – думала я, глядя на Брюса сквозь дымку. Поймала его взгляд, и какое-то время мы смотрели друг другу в глаза. Он протянул мне бонг, как бы спрашивая: хочешь? Я покачала головой и набрала полную грудь воздуха.

– Помнишь, как закончили строить плавательный бассейн? – спросила я.

Брюс поощряюще кивнул.

– Твой отец был так счастлив. – Я посмотрела на его друзей. – Вам надо было его видеть. Доктор Губерман не умел плавать...

– Так и не научился, – вставил Брюс.

– Но он настаивал, категорически настаивал, что у дома должен быть бассейн. «Мои дети больше не будут потеть летом».