университета издавна располагался ректорат и прочие службы. А на верхнем (третьем) этаже в одной из комнаток находилась редакция университетской газеты «Советский учитель», которая ныне называется «Педагогические вести». Украшением редакции было круглое окно в виде готической розы с восемью лепестками. Из окна открывался чудесный вид на золотой купол Казанского собора, обрамленный зелеными деревьями.

И вот сюда, в царство готической розы, однажды ступил и я — студент первого курса исторического факультета. Это произошло в сентябре 1973 года. Редакцией тогда руководил молодой журналист Александр Яковлевич Папахов, или попросту Саша. Он был из породы шестидесятников — общительный, жизнерадостный, деятельный, он являл собою образец дружелюбия и свободомыслия. К тому же Саша писал хорошие стихи, коими и попотчевал меня в нашу первую встречу:

Когда, покинутый вещами,

Ты ветер за руки берешь,

Земля дорогу освещает

Лучами сосен и берез.

А в точке их пересеченья —

Вершине жаркой и слепой,

Как слово, полное значенья,

Восходит солнце над тобой.

А вот единственный корреспондент редакции составлял полную противоположность редактору. Эту скромную должность занимала Лидия Георгиевна Чуднова — молчаливая, строгая, хмурая. Острым взглядом из-под учительских очков она встречала каждого входящего в редакцию, как будто выставляла оценку — этот товарищ в помятом костюме выглядит на «троечку», а этот волосатый студентик не тянет и на «двойку». Лидия Георгиевна добросовестно вычитывала тексты статей и заметок, чем оказывала неоценимую помощь редактору. Закончив вычитку, она быстро собирала сумку и покидала редакцию, спеша по своим делам. Лишь позднее я узнал, что Лидия Георгиевна была настоящим ученым — специалистом по истории русской литературы и в то время работала над своим главным трудом — книгой «Лесков в Петербурге».

В редакцию на огонек заглядывали разные знаменитости. На фоне готической розы популярный бард Александр Городницкий пел свою легендарную балладу про атлантов, держащих небо на каменных руках. Поэт-фронтовик Михаил Дудин рисовал дружеский шарж на Анну Андреевну Ахматову (этот рисунок я храню до сих пор как драгоценную реликвию). А народный певец Дагестана Расул Гамзатов рассказывал веселую притчу о золотой рыбке, которая удостоила стихотворца десятком книг и премий, отказав ему в одном — поэтическом таланте.

Этих блистательных гостей приводил в редакцию Андрей Андреевич Ахаян — живая легенда Герценовского университета. В юности он подавал большие литературные надежды и даже был делегатом от Армении на Первом съезде Союза писателей СССР. Однако со временем его необыкновенная страсть к поэзии преобразилась в кипучую деятельность по пропаганде творчества талантливых литераторов. Наверное, не было на российских просторах поэта, который не откликнулся бы на приглашение Ахаяна выступить в Герценовском университете. Здесь читали свои стихи Илья Сельвинский, Всеволод Рождественский, Евгений Евтушенко.

Андрей Андреевич не обходил вниманием и начинающих авторов. Увидев меня в редакции газеты, он с ходу предложил:

— Приходи завтра утром на завтрак в гостиницу «Астория».

— Зачем? — удивился я.

— Я тебя познакомлю с Мариэттой Шагинян, — пояснил Ахаян. — Будешь слушать нашу беседу и запоминать. А потом мы вместе напишем очерк о ней.

Минуту помолчав, Андрей Андреевич грустно вздохнул:

— Это любовь моей молодости.

Я примчался в гостиницу «Астория» чуть ли не на рассвете. Швейцар кинул подозрительный взгляд на семнадцатилетнего волосатого студентика и с неохотой пропустил в ресторан. Вскоре появился Андрей Андреевич в своей неизменной гимнастерке с орденом Красной Звезды на груди. В левой руке он держал большую железную трубу а правой рукой бережно поддерживал маленькую седовласую женщину — самую именитую советскую писательницу только что увенчанную лаврами Ленинской премии. Если бы не странная железная труба, я бы подумал, что эта красивая пара направляется под венец — так нежно, так ласково он что-то говорил ей на ухо, а она с улыбкой кивала в ответ.

— Доброе утро! — Шагинян заметила меня и жестом пригласила за стол.

— Здравствуйте! — выдавил я и уселся на краешек стула, неотрывно наблюдая за непонятным предметом в руке Ахаяна: «Что за штуковина? — гадал я. — Неужели волшебный колпак Шагинян?»

Андрей Андреевич взгромоздил железную трубу между хрустальных бокалов, осторожно усадил писательницу, затем устроился сам. К нашему столу приблизился официант, своей важной походкой более напоминавший царского сановника. Мариэтта Сергеевна ловко схватила трубу и приставила ее к правому уху. Официант учтиво наклонился и стал прямо в раструб перечислять наименования блюд. Писательница внимательно слушала, кивком головы подтверждая меню. «Это же слуховой аппарат! — осенило меня. — Надо будет не забыть такую важную деталь».

— Приятного аппетита! — наконец пожелала Шагинян, и мы приступили к завтраку. По правде сказать, мне было не до еды. Я всеми силами старался запомнить каждое слово, произнесенное советским классиком. Это плохо получалось, поскольку мои собеседники общались друг с другом на родном языке, изредка вставляя в гортанную армянскую речь русские словечки. Они то грустили, то смеялись, вспоминая свою бурную молодость, а я сидел, уткнувшись носом в тарелку, не понимая ничего. На прощанье Шагинян произнесла тост за вечную дружбу и покинула ресторан. Проводив давнюю подругу, Ахаян вернулся и строго спросил:

— Всё запомнил?

— Всё! — уныло подтвердил я, хотя, кроме железной трубы, запоминать было нечего.

— Завтра начнем работать.

Справедливости ради надо сказать, что очерк мне писать не пришлось — Ахаян полностью надиктовал текст, а я сделал лишь литературную обработку. Вскоре наш совместный труд увидел свет на страницах журнала «Литературная Армения». Про железную трубу в нем не было ни слова.

— Вы рисуете безмятежную счастливую картину советской действительности. Неужели все было именно так? А где же цензура? Где коммунистический гнет?

— Газета «Советский учитель» была печатным органом парткома. В парткоме заседали сплошные литературные персонажи: первым секретарем был Пушкин, его заместителем по идеологии — Крылов, а замыкал славную троицу член парткома Гоголь. С ними мне общаться не пришлось, но вот с членом парткома Саечкиным (фамилия изменена) однажды повстречался.

Я учился уже на третьем курсе и составлял литературную страницу в многотиражке, где помещал стихи начинающих поэтов. Молодые дарования собирались в редакции, где был отгорожен закуток, разливали там португальский портвейн и непрерывно читали стихи. Кстати, здесь поднимали стаканы с вином студенты литературного факультета Анатолий Бузулукский, ныне талантливый петербургский писатель, и Дмитрий Волчек, теперь шеф-редактор радио «Свобода» — поэт, переводчик, искусствовед.

Как-то сюда заглянул на огонек и молодой поэт Павел Першин — внук известного украинского академика Першина. Он тут же уселся за печатную машинку и принялся выстукивать рифмованные строчки. Потом разбросал листки по редакции и отправился в закуток. Мы сидели вдвоем, потягивали винцо. За стенкой юная журналистка Леночка