Судя по батарее пустой посуды, этот ранний пьяница был давно навеселе. Шорин с захлебывающимся клокочущим матом налетел на него и внезапно оказался на земле. Из носа капало, осколки передних зубов впились в язык. Он нащупал выпавший нож и снова вскочил. «Алкоголик» поманил Альберта рукой.

Сидящие поодаль в джипе Денис и Ортопед переглянулись.

— Он, скотина, — сказал Ортопед.

— Похоже. Главное, чтоб Антоха его не убил...

Если бы Шорин знал, что драться ему придется с двухкратным Олимпийским чемпионом по боксу, а вокруг его дома в этот момент стоит пять машин с полными «экипажами», он, скорее всего, сам бы вскрыл себе вены.

Бой подходил к концу.

Альберт «плыл», давно выронив нож и потеряв ориентацию в пространстве и времени. Антон отточенными ударами превращал его в отбивную, не давая даже упасть. Денис вышел из машины и, подойдя к Антону, положил ему руку на плечо.

— Хватит, — сказал он. — Пика, вон она. Сейчас менты приедут...

Шорин рухнул на асфальт. Антон грустно посмотрел Денису в глаза.

— Понимаю, — вздохнул Рыбаков, — но нельзя его мочить...

Антон пнул упавшее тело и пошел к своему белому пятисотому «мерседесу». Из другой машины выпал одетый точно так же настоящий местный пьяница, бывший актер, и занял место Антона на скамейке.

Денис вернулся в джип.

— Молодец, Антон, — прокомментировал Ортопед, — сам ублюдка урыл...

— Кто ж спорит? Антон мужчина, — устало согласился Денис. — А что делать было? Во всей команде только он нормально и выглядит. Вы же все гориллы... Я бы мог пойти, но я драться не умею, он бы меня точно пикой пропорол. А потом у нас гарантии не было, что этот козел с железкой выйдет.

Во двор вкатился желтый уазик, из него высыпали три «шинели», осмотрели тело и стали слушать возбужденного актера. На сходство лежащего с лицом на плакатах никто внимания не обратил: во-первых, понятие «лицо» было несколько деформировано, а во-вторых — в наше время какой только гадости вокруг не понавешают.

— Да он кричал, что меня на куски порежет, — экспрессивно вопил актер, отрабатывая гонорар, — что девчонку какую-то три дня назад порезал! А я что? Сижу на скамеечке, выпиваю, не запрещено! А он как прыгнет! И ножом меня хотел! Я борьбой занимался, вот и скрутил... Хорошо, вы быстро приехали!

— Это наша работа — людей защищать! — провозгласил один из патрульных, зараженный аффектацией актера.

— Конечно! Наша милиция нас бережет... — Актер поперхнулся, чуть не продолжив фразу, вторая часть которой была зело неприличной. — Я этого мироеда давно запомнил. Намедни сижу на лавочке, он идет, руки в крови, глаза сверкают! Страсть! Сразу видно, убил кого-то!

Стражи порядка внимали.

Задержание убийцы означало премию и грело душу. Избитого Шорина кинули в «собачник» УАЗа, нож сунули во взятый у предусмотрительного актера полиэтиленовый мешочек.

— Вы не откажетесь проехать с нами для получения подробных объяснений и снятия официального протокола? — вежливо спросил старший наряда.

Не привыкший к такому обращению актер поразился, но взял себя в руки.

— Извольте, с превеликим удовольствием! — На секунду он картинно застыл, любуясь собой со стороны, и полез в машину.

— Клоун, — резюмировал Денис. — Не подведет?

— Точно не подведет, — сказал с заднего сиденья Парашютист.

Он лично договаривался с актером и вручил ему пятьсот тысяч, треть гонорара. За такие деньги безработный служитель муз был готов сам заколоть Шорина шпагой, облачившись в костюм Гамлета. На халтуре за месяц он зарабатывал едва ли пятую часть предложенной суммы.

— Теперь будем ждать информацию от Тулипова эксперта и этого доморощенного Чехова[59], — Денис закурил.

— Какого Чехова? — не понял Ортопед.

— Это я так, к слову. Актер такой был. Поехали к Гугуцэ...

* * *

Задержанные граждане Левашов и Клдиашвили развлекались.

В КПЗ, в нарушение всех законов, книг и газет не было, оставалось проводить время в интеллектуальных беседах — обсуждаемые с сокамерниками физиономические особенности сотрудников «каталажки» и их взаимосвязь с мыслительным потенциалом вызывали приступы дикого хохота. Начитанный Садист дошел даже до определения «отрицательный коэффициент умственного развития», взяв в качестве примера несчастного сержанта-охранника, вынужденного слушать все это.

Что ж, раз решил пойти в милицию, будь готов к тяготам и лишениям службы, после раздумий решил сержант.

* * *

— Еще кофе? — улыбнулась любезная Любочка.

— А легко, — согласился Денис.

Он сидел в приемной офиса Гугуцэ на мягчайшем кожаном диване, стоившем больше, чем вся обстановка в их с Ксенией квартире, и беседовал с Любочкой, секретарем фирмы.

Из-за двери кабинета доносились неразборчивые выкрики — там распекали провинившегося оптовика. Денис специально не пошел в кабинет — присутствовать на деловых встречах ему было малоинтересно — меньше знаешь, лучше спишь. С пришедшим под конвоем двух «узи»[60]торговцем разбирались почти час.

— Я вот, когда был в Каракасе, — рассказывал Денис о своей поездке в Венесуэлу, — зашел там в так называемый «Золотой Центр». Это домина такой громадный, прямо в центре города, этажей тридцать, и там только магазины по ювелирке. Ну, побродил немного, в лавочку одну зашел, вижу — «Джонни Крокко» написано, я про его магазинчик в какой-то нашей передаче репортаж видел. У него состояние несколько миллионов долларов, мастерские свои гранильные, прииски — а он без работы не может, сам за прилавком стоит...

«Я тебя, урод, научу работать!» — донеслось из-за двери.

— Грубые люди, кошмар какой-то, — Денис на секунду отвлекся. Любочка прыснула. — Я ему так и сказал, что зашел посмотреть, мол, по телевизору видел. Он меня вином напоил, созвал соседей всех — человек из России приехал, вот, специально в магазин зашел. Печатку подарил, с изумрудом, так меня на таможне прихватили — я с собой пятьсот долларов вез, а она две тысячи стоит... Хорошо, из аэропорта ему позвонили, он подтвердил.

Из кабинета раздался грохот и крик Гугуцэ — «Я тебе покажу подтверждение!».

Любочка опять прыснула и отвернулась.

— А я видела очень красивые украшения, — после паузы сказала она, — в Москве. Я с одним бизнесменом из Германии ездила контракт заключать как переводчик. И вот там, в гостинице, случайно Джуну увидела. На ней такое шикарное ожерелье было... Говорят, его ей сам Брежнев подарил...

— Кому? Джуне? Да окстись, Любочка, откуда такие сведения?