сыска, ни один из них не пригоден. А вы всегда справлялись с подобными заданиями. Найдите бумаги, и дом Ребенрее останется вам благодарен.

– А если их уже нет?

– Убедитесь, что их нет.

– Как их искать? Кто подтвердит, что их нет? Какие доказательства их отсутствия вы примете?

– Не знаю, не знаю, не знаю, – отвечал барон, жестом подзывая к себе слугу.

Тот уже был готов, подошел и положил на край стола рядом с Волковым большой кошелек.

– Это вам на расходы, пятьдесят талеров. Бумаги Якоб Ферье возил в плоской кожаной сумке, простой и старой, сильно потертой. Вряд ли она кого-то из воров соблазнила. Последнее письмо он написал, как я уже говорил, из таверны «Безногий пес».

– А если я не смогу найти бумаги? – Кавалер поднял со стола кошелек.

– Никто вас не упрекнет. Мне будет достаточно вашего слова, что вы сделали все, что могли. – Барон не настаивал, он уговаривал. – Я прошу вас помочь нам, вы окажете большую услугу дому Ребенрее.

– Значит, нужно найти эти бумаги или убедиться, что они уничтожены, и сделать это необходимо тихо.

– Об этих бумагах не должен знать никто, кроме вас. Никто.

– Хорошо, я попытаюсь, – сказал кавалер, пряча кошелек. – Не знаю, найду ли ваши бумаги, не знаю, смогу ли убедиться, что их нет; единственное, что я могу вам обещать, так это то, что дело сохраню в тайне и сделаю все, что в моих силах.

– Мне большего и не нужно. – Фон Виттернауф поднял руку, делая лакеям знак: – Давайте уже обед и вина еще несите.

Барон был сама обходительность, а обещания его крайне заманчивы. Уговаривать и убеждать он умел, не зря являлся дипломатом.

* * *

… Когда после отличного обеда с хорошим вином Волков спустился вниз, то нашел там за одним из столов всех своих людей. Кавалер остановился и стал задумчиво их рассматривать. Он размышлял о деле и думал, как объяснить своим людям задачу.

А Ёган, Сыч, Максимилиан и брат Ипполит молча ждали, пока он начнет. Ёган не выдержал взгляда господина и заговорил.

– Никак опять что-то удумывают, – озабоченно сказал слуга. – Опять дело какое замыслили.

– Откуда знаешь? – спросил его Сыч.

– Взгляд у них злой, когда они что-то придумывают.

– Да у него всегда взгляд злой, – заметил Фриц Ламме. – Я нашего рыцаря, почитай, и забыл, когда добрым видел.

Максимилиан и монах заулыбались. Но кавалер и не слушал их, он продолжал обдумывать что-то и наконец заговорил:

– Сыч, а как найти вещь, что воры украли, а вещь эта ворам не нужна?

– Так пойти по местам воровским да посулить за украденное серебро. Коли вещь никому не нужна, так и не продали они ее. Значит, вам ее принесут, а там уже можно будет и без денег отнять.

– Нет, – вслух размышлял Волков, – никто не должен знать, что вещь ищут.

– Ну, тогда пойти в то место, где воровство было, поспрошать людей местных, а после брать всех воров и как следует поговорить с ними.

– Говорю же тебе, нельзя, чтобы знал кто про розыск. А ты предлагаешь поспрошать людей да брать всех.

Фриц Ламме чесал горло небритое, смотрел в потолок, стал думать, а кавалер сел на лавку рядом с ним. Ждал. А Сыч все чесал горло и спрашивал:

– А у кого вещь-то уволокли?

– У купчишки одного, а купца, видно, убили. Вещь взяли, да деть ее никуда не могут, нам надобно найти ее.

– Ну, так давайте найдем тех, кто взял ее, – предложи Ёган и, сжав кулак, добавил: – И спросим с них. Авось скажут.

– Дурень, так речь о том и идет, чтобы найти их. А как? И так найти, чтобы тихо все было, – говорил Волков чуть раздраженно.

Ёган вздохнул, замолчал, а Сыч произнес:

– Есть один способ.

– Что за способ? – оживился Ёган. – Говори уж, не тяни.

– Да просто все. Раз купчишку убили и ограбили, так и поедем туда, где все это было, а один из нас будет вроде как купец. Станет пить, гулять, деньгами бахвалиться, воры авось и клюнут, а мы приметим их и тихонечко возьмем. А потом в укромном месте спросим про купчишку, что сгинул, авось разговорим их. Может, и узнаем про вещицу.

Сыч замолчал. Волков посидел, обдумывая его слова, а потом улыбнулся, схватил Фрица Ламме за шею крепко и стал трясти его, приговаривая:

– Давно тебя повесил бы, да полезен ты бываешь!

Все тоже радовались, а Сыч больше всех и стал просить:

– Раз полезен бываю, экселенц, так давайте пива выпьем, а то трактирщик нам более не отпускает.

– Заказывай, – согласился Волков. И приговаривал задумчиво: – Что ж, попробую быть купцом.

А монах сказал ему:

– Господин, вряд ли вас за купца кто примет.

– И то верно, – поддержал его Ёган, – какой из вас купец с такой-то рожей. Лицом. Вот за бандита вы бы сошли.

– Да, экселенц, купец из вас неважный, – согласился Сыч.

– А из тебя важный? – спросил чуть озадаченный кавалер.

– Не, я тоже никудышный купчина. А вот дурень наш деревенский будет в самый раз.

– Чего дурень-то? – завелся Ёган, сразу поняв, о ком идет речь.

– Вылитый мелкий купчишка-жулик, – продолжал Сыч. – Его чуть приодеть да кошель ему побольше повесить, в кошель меди накидать, а сверху серебра, для показа, и телегу ему с тюками дать – вылитый купец-прохиндей получится.

– Сам ты прохиндей, – говорил Ёган, но мысль о новой одежде и повышении статуса делала его речь не столь резкой, как обычно.

– Ну что ж, так и сделаем, – сказал кавалер, – пейте пиво, а потом идите, купите ему одежду, завтра выезжаем. Тут у нас дел больше нет.

* * *

… В городе, во всех храмах, с самого утра били колокола. Местные настоятели велели так провожать брата Иону. Его отпели за ночь, и на рассвете схоронили – народу было много, горожане пришли поглазеть, как хоронят страшного попа, того, что выносит приговоры. На кладбище ему нашли хорошее место, и, так как ветер нагнал тепла с юга, последний лед подтаял, грязи было по колено. Но, слава Богу, схоронили.

Волков попрощался с отцами-инквизиторами, и отец Иоганн, и отец Николас в ответ заверяли в любви и обещали хлопотать за него. А с солдатами он рассчитался еще вечером, велел им идти домой пешком, а коней и серебра, что причиталось Брюнхвальду, не дал. Наказал ему продать лошадей и седла, которые теперь стали не нужны, и с них взять свою долю, а все, что сверху, привезти ему. Он по секрету сообщил ротмистру, куда направляется. А ехали он в Хоккенхайм