первых минут Понятовский забыл, что существует Сибирь, которая обычно ждала незадачливых любовников императриц и великих княгинь. И вскоре он стал ее любовником.

– Да, Гриша, а потом граф Понятовский, от которого я родила свою дочку, Анну Петровну, которая недолго прожила, а графа я не могу и сегодня забыть… В апреле 1762 года я родила от Орлова графа Бобринского, такой же красавец, как граф Орлов, и такой же требовательный, он становится просто невозможным в своих притязаниях…

– Нет, сударыня императрица, тут ты поподробнее расскажи, столько оставила вопросов…

– По прошествии года и великой скорби снова приехал нынешний король Польский. Сей был любезен и любим шесть лет (с 1755 по 1761 год. – В. П.). Но тригоднешная отлучка и старательства князя Григория Григорьевича переменили образ моих мыслей.

Сей бы век остался, есть ли б сам не скучал. Я сие узнала в самый день его отъезда на конгресс из Села Царского и просто сделала заключение, что, о том узнав, уже доверия иметь не могу, мысль, которая жестоко меня мучила. Сначала я думала, что привыкну, но что далее, то хуже. Эти отношения с графом Понятовским как раз совпали с подготовкой к Семилетней войне, обострились наши отношения с Пруссией, которая напала на Саксонию, Австрия заступилась, а с Австрией у нас были договорные отношения, мы стали переписываться с английским послом, у которого были свои выгоды, в переписке использовали принятый шифр. Я писала Бестужеву и сэру Чарльзу с одной просьбой, чтобы Варшава вернула графа Понятовского в качестве официального польского посланника, Бестужев ко мне испытывал те же чувства, что и Понятовский, знаю, что ревновал, английский посол уверял меня в личной преданности, то и дело писал: «Я ваш, только ваш, и весь ваш», но английские интересы в России не соблюдались… Положение Понятовского было крайне тяжелым, вернувшийся в Россию, он был необыкновенно хорош, мы по-прежнему любили друг друга, я в этом ни минуты не сомневаюсь, но война ставила нас в безвыходное положение. Дело дошло до того, что часовые великого князя арестовали графа, который, по обыкновению, тайно пробирался в мои покои: однажды в скромной колясочке граф случайно встретился с полупьяным великим князем и его офицерами, князь спросил, кто едет в коляске, ему ответили, что везут портного, оказалось, что Елизавета Воронцова потом объяснила великому князю, что это за портной. Через несколько часов пребывания у меня граф вышел, его тут же схватили офицеры великого князя, который стал его допрашивать, граф говорил явную неправду, тогда великий князь послал за мной, полуголую привели к великому князю, и он простодушно спросил графа, не к великой ли княгине вы тайно пробирались, о вашей связи нам давно известно. Но Понятовский промолчал. И только дня через два Понятовский, танцуя с Елизаветой Воронцовой, сказал, что она может сделать несколько человек счастливыми. Она уже все продумала, пригласив Понятовского на свидание к великому князю, который, докурив трубку и попрощавшись с друзьями, сразу заявил: «Как глупо не быть откровенным со мной. Если бы признались, тогда бы ничего не было». Понятовский тут же сделал какой-то комплимент великому князю, тот очень обрадовался и сказал: «Теперь, когда мы стали такими друзьями, я считаю, что тут кого-то не хватает». Вошел ко мне, вытащил меня из постели, я успела только натянуть чулки, накинула платье и предстала перед его компанией: «Вот граф Понятовский! Надеюсь, что удовлетворил всех!» Думаю, Гриша, ты доволен такими подробностями. Раза четыре так мы собирались и толковали о делах текущих. А о Григории Орлове ты все уже знаешь, все происходило на твоих глазах. И только потом приехал некто богатырь. Сей богатырь по заслугам своим и по всегдашней ласке прелестен был так, что, услышав о его приезде, уже говорить стали, что ему тут поселиться, а того не знали, что мы письмецом сюда призвали неприметно его, однако же с таким внутренним намерением, чтоб не вовсе слепо по приезде его поступать, но разбирать, есть ли в нем склонность, о которой мне Брюсша сказывала, что давно многие подозревали, то есть та, которую я желаю, чтоб он имел.

Ну, господин богатырь, после сей исповеди могу ли я надеяться получить отпущение грехов своих? Изволишь видеть, что не пятнадцать, но третья доля из сих: первого по неволе да четвертого из дешперации я думала насчет легкомыслия поставить никак не можно; о трех прочих, есть ли точно разберешь, Бог видит, что не от распутства, к которому никакой склонности не имею, и есть ли б я получила смолоду мужа, которого бы любить могла, я бы вечно к нему не переменилась. Беда та, что сердце мое не хочет быть ни на час без любви. Сказывают, такие пороки людские покрыть стараются, будто сие произходит от добросердечия, но статься может, что подобная диспозиция сердца более есть порок, нежели добродетель. Но напрасно я сие тебе говорю, ибо после того взлюбишь и не пожелаешь в армию ехать, боясь, чтоб я тебя позабыла… Если захочешь на век меня к себе привязать, то покажи мне столько же дружбы, как и любви, а наипаче люби и говори правду…

Потемкин не проронил ни слова, перебирая в памяти свои любовные истории, которых было не перечесть, ведь ему никто не мешал, не стоял у его постели, когда он увлекался женщинами, то одной, то другой. И неожиданно спросил:

– Всемилостивейшая императрица, я только что вспомнил, что полгода тому назад ты простила графа Григория Орлова, вернула ему все полномочия и все должности, определила ему на житье-бытье сто пятьдесят тысяч в год, он принимал участие в Совете, как и прежде, ну, это ладно, можно понять, ты без опоры на Орловых не можешь управлять…

– Не сомневайся, Орловы возвели меня на трон, но после отставки он никому не мстит, ни Панину, в нем он уважает безукоризненную честность и патриотизм, ни другим. И я наградила князя Вяземского, генерал-прокурора, голубой лентой, а при дворе хорошо знают, что Вяземский – креатура графа Орлова, по его рекомендациям я назначила двух девиц фрейлинами. Ведь тебе известно, Григорий, что голубой ленты уж сколько лет ждали граф Иван Чернышев, вице-канцлер Голицын, граф Миних, ты ведь наверняка слышал об этом при императорском дворе…

– Ты, государыня, как всегда права, но я слышал другое, во дворце действительно столько слухов, интриг, что запутаться можно, а я пришел к тебе надолго, хочу разобраться. Так вот я слышал, что граф Орлов вздумал жениться на принцессе Дармштадтской, ухаживал за Каролиной, матерью принцесс,