участия и ничем не забавляется, тот снедаем честолюбием. Это неопровержимая истина», – думала в то время Екатерина, и последовавшие несколько месяцев замужества лишь подтвердили ее предчувствия. Хорошо, что государыня-сестрица Каролина столь лестно отзывается о бароне Гримме, который восхищен императрицей. Действительно, он приходил иногда поболтать к ней по вечерам от восьми часов до десяти.

Многое Екатерина узнала от Гримма о его непростой судьбе. После окончания Лейпцигского университета он много писал, работал воспитателем и секретарем в богатых домах в Париже, познакомился с философами Дидро, Руссо, Клодом Гельвецием.

Париж в то время был центром культурной жизни Европы. Начиная с Людовика ХIV Франция породила множество поэтов, философов, артистов. Здесь появлялись труды Вольтера и Руссо, книги Монтескьё, фолианты «Энциклопедии» и тысячи мелких брошюр по различным вопросам, выходили научные книги и десятки стихов, анекдотов, устных критических статей. Гримм, читая эти сочинения, которые рассылались знатным любителям литературы, почувствовал, что именно к такому делу лежит его душа, его заработок тут.

С 1753 года Гримм начал выпускать свои Correspondance Litteraire («Литературные корреспонденции»), насыщенные культурной и литературной информацией, которые широко распространялись по различным европейским дворам, «от берегов Арно до берегов Невы».

Барон де Гримм во время бесед с императрицей не мог упустить случая, чтобы не рассказать о том, что происходило в Париже два десятка лет тому назад. Гримм выпустил брошюры о немецкой литературе и о французской опере. Завязалась полемика, имя Гримма стало известным в Париже. А когда на гастроли приехала итальянская труппа, то Париж раскололся на две группы: большая часть французов поддерживала французскую оперу, а другая, меньшая по числу, выступала за итальянскую.

– Представляете, государыня, в полемику ввязался Руссо, французы не предвидели, что их придумка дать совместные спектакли французов и итальянцев приведет к тому, что итальянцы одержат верх над французами… Бог очень возвысил Францию. Я очень люблю французский народ, его светлый и быстрый ум, его мягкие нравы, никого нет более любезного, чем французский народ, я мечтаю стать похожим на француза! Случайно подвернулась эта тема о французской и итальянской опере… В брошюре было много критики и много упований на улучшение, брошюра имела необыкновенный успех, за месяц вышло три издания. В то время музыка, государыня, отодвинула на задний план раздоры парламента с двором, изгнание парижского парламента, об этом почти забыли, увлеченные итальянской оперой. Один умный человек сказал, что появление тенора Манелли и примадонны Тонелли спасло Францию от междоусобной войны: без итальянской музыки парижская публика занялась бы раздором парламента с духовенством, и фанатизм легко мог бы повести к междоусобице.

– Не сгущаете ли вы, сударь, краски? – с легкой иронией спросила внимательно слушавшая Екатерина II. – Неужто все зависело от этой вроде бы невинной стычки?

– Увы, ваше величество, госпожа Помпадур узрела, что французская музыка в опасности, и возмутилась. Она тут же приказала поставить знаменитую оперу Мондонвилля, потребовала полного успеха в театре и в публике. Все придворные чины принимали участие в этом успехе, пригласили военных, бурные аплодисменты опере были гарантированы, послали курьера в Шуази, где находился король, но парижские слушатели остались равнодушными, успеха не получилось. А после этого из Парижа выслали итальянскую оперную труппу. Вот так свободная Франция решила этот конфликт, по-королевски. Надеюсь, я не оскорбил ваше величество.

– Нет, не оскорбил. Возможно, это был единственный способ решить проблему в духе влиятельной любовницы Людовика XV маркизы Жанны Помпадур.

– Но на публику это не повлияло, государыня.

«Я очень люблю листки, которые Гримм присылает мне: пусть по-прежнему продолжает и дает полную свободу перу своему. Я очень довольна, что характер его соответствует вашему описанию: это придает не мало значения его суждениям о книгах и делах, и я буду читать его с большим удовольствием», – писала Екатерина II 17 мая 1765 года в письме госпоже Жоффрен (Сборник. 1. 271; ХХХIII. 1).

Листки «Литературных корреспонденций» Гримм писал с 1753 по 1773 год. Уезжая из Парижа в Россию, владелец издания передал свои полномочия господину Мейстеру, а издание – в полную собственность, с этого времени он не участвует в издании «листков». За двадцать лет он измотался, два издания за месяц – тяжкий труд. Сначала ландграфиня Каролина предложила быть наставником юного наследного принца Гессенского, затем русская императрица предложила ему быть наставником братьев Румянцевых, путешествовать с ними по Европе, узнавать людей, читать интересные книги, а потом обсуждать их в кругу молодых людей, которые тянутся к познаниям. И он согласился. Это его увлекло.

Екатерине II было интересно послушать настойчивого немца, увлеченного французами и желавшего стать французом, который так и остался немцем.

«По отзыву всех современников, Гримм был красив, хорошо сложен, ловок, остроумен. Он пользовался успехом в дамском обществе, от театральных кулис до великосветских будуаров; он был желанным гостем в литературных салонах, где знакомство с немецкою литературою выгодно выделяло его суждение о текущих явлениях литературы французской; его любили и в холостой компании, как остроумного собеседника, нередко мешавшего еще «французский с регенсбургским» (Регенсбург – город, где родился М. Гримм. – В. П.) языком. Он любил музыку и сам недурно играл «на клавесинах», как тогда говорили. Любовь именно к музыке выдвинула его из толпы, сделала «известностью» в Париже – своими писаниями о музыке немец Гримм получил право гражданства во французской литературе» (Екатерина и Гримм // Русская старина. 1893. С. 100).

За несколько месяцев пребывания в Петербурге барон де Гримм успел подружиться чуть ли не со всем императорским двором, все знали его как обходительного, любезного и умного человека. А то, что чуть ли не у всех придворных, с которыми заводила речь Екатерина Алексеевна о бароне, возникало чувство, что он порой преувеличивал те или иные заслуги России и ее придворного круга, говорил откровенную неправду, никого не удивляло, как и то, что он на ходу придумывал подробности не случившегося с ним и его коллегами. Грех, конечно, но все ему прощали немного вранья, уж очень он был любезен и обходителен.

Екатерина II беспокойно жила в этом кругу мелких бытовых интересов, а душа требовала совсем другого. Васильчиков, с которым познакомил ее граф Панин, скучный и занудный человек, нужный ей только в постели, ей безумно надоел. Она тосковала. Сына женила, свадьбу сыграли, молодые живут в довольстве и мире, а почему она должна терзаться и мучиться в одиночестве? Разве можно считать за личную жизнь постоянные указы, приказы, советы, разговоры с послами и своими советниками? Столько мыслей возникает о Турции, о Европе…

Екатерина II не торопясь взяла несколько писем, просмотрела, а потом углубилась в их