На дальнем краю перрона возле вереницы приземистых платформ на колесах стояли носильщики. Вокруг перрона было множество построек, обыкновенных и причудливых, низких и многоэтажных, квадратных, круглых, с лесенками, эркерами, лоджиями. Вдалеке я разглядел большое овальное здание – это же эллинг, ангар для дирижаблей. Целый небольшой город здесь под куполом, настоящий Городок Чудес!

Пока «Самодержец» совсем медленно преодолевал последние метры, я скользил взглядом по лицам военных. Одни глазели на поезд с восторгом, другие с удивлением и опаской, унтер оставался равнодушен, лишь зыркал глазами по сторонам, а офицер-журавль сосредоточенно ходил туда-сюда, и красный султан качался над его головой. Когда «Самодержец» снова загудел, он остановился, повернув к паровозу серьезное длинное лицо.

Наконец состав замер, и я сказал:

– Приехали. Генри, ты как?

– В порядке, – ответил отец из-под пледа голосом, который недвусмысленно свидетельствовал о том, что он отнюдь не в порядке. Похлопав Джейн по руке, Генри сел, спустил ноги с дивана. Мама поддержала его, он поморщился:

– Я все понимаю, но перестань обращаться со мной, как с калекой.

– Я обращаюсь с тобой, как с тяжелораненым, – возразила она.

– Это не тяжелое ранение, и ты это знаешь.

– Если в ближайшее время тебя не осмотрит врач – оно станет тяжелым.

– Ну, хватит, Джейн.

Слушая их, я продолжал выглядывать в окно. К офицеру подошел капитан поезда, они откозыряли друг другу, и в толпе носильщиков захлопали в ладоши. Капитан пошел обратно, а офицер махнул стоящим в конце перрона солдатам. Те разошлись, и носильщики устремились к вагонам. Но не пешком: каждый встал на приступку, торчащую спереди из его тележки, потянул за длинный рычаг. Из-под платформ вбок ударили белые струи, и с тихим шипением тележки поехали. Я увидел, что сзади на каждой стоят лавки с высокими спинками, наверно, для пассажиров.

Генри, надев с помощью Джейн сюртук, выглянул в окно из-за моего плеча. Мама тоже успела переодеться… и тут я вспомнил! Ой! Пришлось задергивать штору и бросаться к платью Абигаил Уолш, висящему в гардеробе.

Наверное, со времен Евы ни одна женщина или девушка не натягивала платье с такой скоростью. И чулки, и кружевные панталоны, и туфли, и шляпку с вуалеткой…

– Господа Уолши! – раздалось за дверью на английском. – Мистер Уолш, миссис Уолш…

– И мисс Абигаил! – пискнул я, поправляя вуалетку. – Мы выходим!

Родители были уже готовы. Джейн придирчиво оглядела меня, поправила платье, разгладила рукав и заключила:

– Сойдет.

Из-за края занавески я выглянул в окно. К арке по перрону катили три паровые тележки, на одной восседал сиятельный граф Федор Григорьевич Кушелев-Безбородко с сыном своим Юрием Федоровичем, две другие везли их слуг с поклажей. Молодой граф все крутил головой и глядел то на двери нашего вагона, то на окна, выискивая прекрасную ирландку. На лице его смешались тревога и ожидание, и горечь разлуки, и много других глубоких, искренних чувств. Я отскочил от окна.

– Господа Уолши, попрошу к выходу! – очень вежливо, но настойчиво повторил Большой Кондуктор.

– Мы идем, – сказала мама на английском, посмотрела на нас с Генри и, когда мы кивнули, раскрыла дверь.

Стоящий за ней Кондуктор поклонился, свесив нос до полу, и отошел, уступая место усатому носильщику, непокорные вихры которого венчала залихватски сдвинутая на затылок кепка. Тот тоже поклонился, заглянул в купе, потер руки и спросил с воодушевлением:

– Что грузим?

– Сам не видишь? – недовольно бросил Кондуктор. – Чемодан с несессером у господ.

– Как не видать! – носильщик взвалил чемодан на плечи, придерживая одной рукой, другой взялся за несессер и попятился, вытолкав из купе сунувшегося было внутрь Кондуктора.

– Абигаил, не забудь свою шерстяную накидку, – произнесла Джейн на английском.

– Всенепременно возьму ее, маменька, – ответил я.

Снаружи было прохладно. Пахло машинным маслом и углем. Шум, топот ног, голоса, гулкое эхо… Набросив накидку на плечи, я надолго замолчал, разглядывая купол.

Он был огромен, как небо. На металлических ребрах его светились цепочки огней, к галереям вверху вели лестницы и длинные винты спиральных лифтов, в которых я узнал продукцию американского «Отиса».

Позабыв про родителей, про суетящегося носильщика и вышедшего вслед за нами Большого Кондуктора, про солдат и офицеров, я сделал несколько шагов по перрону, пожирая взглядом окружающее. Бесчисленные механические диковинки окружали меня, непонятные сооружения чередовались с еще более непонятными механизмами, в сумраке поблескивали металл и стекло. Далеко над головой висела на тросах большая птица – аэроплан непривычного вида, со скошенными крыльями и длинным хвостом. И что-то там еще было, в подкупольном сумраке, много всякого, только сейчас не разглядеть, темно. А по сторонам от перрона сколько всего стоит! Грандиознейшая картина предстанет взгляду при свете дня.

– Меня Семеном кличут, господа хорошие, – к неудовольствию Большого Кондуктора, весело сообщил носильщик, возвращая мое внимание к происходящему рядом. – Эта, стало быть… Май нэмиз ист Сэмэн. То есть – Саймон.

– Мы понимаем русский, – сказал я.

– О! – восхитился Семен, ставя наш багаж на тележку возле лавки для пассажиров. – Ну, тогда попрошу садиться, прокачу с ветерком, то есть с парком.

Джейн, не дав Генри первым забраться на тележку, живо запрыгнула туда, чем вызвала не слишком одобрительный взгляд Большого Кондуктора, и сказала, протягивая руку:

– Абигаил, крошка, давай ко мне!

Я последовал ее примеру, а Кондуктор отвлекся на двух дам и хорошо знакомого мне бородатого господина, покидающих наш вагон. У господина было удивительно задумчивое лицо и трезвый вид.

Мы с Джейн уселись на лавке. Мимо журавлиным шагом прошагал длинноногий офицер в черных сапогах, султан на кивере смешно качался, подошвы стучали о перрон. Он сурово кивнул нам. Лицо Журавля, как я его сразу окрестил, было очень сосредоточенно и серьезно.

Джейн с тревогой наблюдала за отцом. Тот шагнул на платформу и вдруг покачнулся.

– Осторожно, ваш-блаародие! – завопил Семен, бросаясь к нему. Вытянутыми руками носильщик уперся в спину отца. Мама вскочила, я тоже, краем глаза заметив, как Журавль остановился и смотрит на нас. Генри быстро пришел в себя; мы с Джейн схватили его за руки, однако он, покачав головой, сам сделал следующий шаг.

– Что же это вы, господин хороший?! – Семен был растерян.

Отец с улыбкой повернулся:

– Я ест потерять равновесие. Едем. Гоу!

Носильщик с сомнением поглядел на него, поправил кепку и пошел к передней части тележки. Офицер медлил, не сводя с нас взгляда, но тут в конце перрона раздался стук, возглас, посыпались чемоданы – и он, далеко выбрасывая в воздух прямые ноги, замаршировал туда.