Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поднимут самовар на стол, ладану в трубу положат, чайник заправят чаем и ставят на ладан, в это время ей отрезают хлеба. И вот каждый кусок оградит знамением креста, и все эти куски она сложит в платок и положит на постель, а себе оставит один кусок ржаного хлеба и от него съест малую часть (те куски, которые она завязывала и клала на постель, после шести недель клала себе за спину, спала на сухарях).
Кушала она мало... Перед самым чаем она разрезала огурец и съедала кружочка два или гриб соленый, пирог раз откусит, когда Бог посылал... Мяса от юности не ела, всего два яйца в год... Хлеб она потребляла от одних людей (женщина пекла с молитвой)... Дуня говорила: кто ест мягкий хлеб, тот не постник, но если постишься да дорвешься до мягкого хлеба, это плохо. Всякий кусок Дуня крестила и говорила: “Христос Воскресе!” Если молитвенного правила не кончит, то три дня пролежит без пищи.
Денег от юности она в руки не брала. Во время воскресной обедни Дуня запрещала печку топить и к святыне приступала строго, а последнее время не давала и полы мыть, и белье разрешала стирать только во вторник и в четверг, и при этой работе не давала со своего стола просфору, не давала дома обедать и лампаду поправлять, но в церковь пускала; после полов она велела мылом руки мыть, съесть кусок хлеба и взять книгу в руки — Псалтирь или молитвенник. Только через двое суток она разрешала прикладываться к иконам; также и после бани. Весь месяц в одной обувке ходить надо, хоть сыро, хоть жарко, разуться нельзя. У хожалок до того ноги отекут, что невозможно, весь день на ногах, без отдыха и без сна; ноги сырые, а греться не пустит; весь месяц не давала сменять белье и платок, а при народе обличала: она монашка, а грязная.
Чтобы подвига ее не знали, говорила: “Ныне нет отрадного дня”, — и сама не ела, и никому не давала. А тут по покойнику в колокол ударят — нельзя уже есть, или еще что случится, все это были поводы, чтобы не есть. Так и отведет день ото дня. Когда покойника несут, она лежит недвижимо, и если ест в это время, то бросит, и всем велит молчать. И до тех пор она лежит недвижимо, пока его не схоронят, и никого в келью в это время не пустит».
На вопрос келейницы: «Дуня, почему ты так к покойникам относишься?» — блаженная отвечала: «Глас Господень — когда в колокол бьют — объяснил, чтобы молились за рабов».
По рассказам келейницы блаженной Евдокии, подвижница носила вериги, которые у нее были поясом. Рубашку блаженная не позволяла менять, пока та не истлеет. Она благословляла келейниц лишь раз в год мыть ей руки и ноги. Руки ей мыли с мылом по локоть, затем обливали их в тазу со святой водой; ноги мыли до колен, но простой водой (тело никогда не мыли). Когда ей мыли ноги, блаженная держала зажженную свечу. Голову разрешала мыть лишь раз в год теплым, разогретым в печке елеем. Зимой и летом блаженная была одета в тулуп, шерстяную одежду, покрывала голову шерстяной шалью. Она не позволяла никому подрезать волосы и стричь ногти.
За свое великое смирение и терпение подвижница и удостоилась даров Святого Духа — прозорливости и исцеления.
Приведем лишь несколько случаев, свидетельствующих о прозорливости блаженной Евдокии, о силе ее молитв.
Сын одной благочестивой вдовы дважды приходил к прозорливой старице Евдокии, чтобы получить благословение на поступление в монастырь, но она, по рассказам современников, «ни благословения не дала, ни самого его в келью не пустила», лишь сказала: «Пусть не просится в монастырь, он все равно жить там не будет»... Юноша поступил по-своему, три года подвизался в монастыре, но затем ушел из монастыря и в Нижнем Новгороде стал коммунистом.....
Однажды к блаженной приехала девица Параскева из села Верякуши, страдавшая от болезни желудка. Она рассказала, что не может есть даже ржаной хлеб. Блаженная Евдокия подала ей ржаной сухарь со своей постели и велела съесть, добавив при этом: «Я сама больная, а ем ржаные сухари». Параскева съела — и выздоровела. С того дня она стала есть всё. Благодарный отец исцеленной девушки купил келью для келейниц Евдокии, во славу Божию стал творить милостыню (по рассказам односельчан, до этого случая он отличался скупостью).
По свидетельству очевидцев, однажды блаженная Евдокия обличила пришедшую к ней женщину: «На тебе нет креста». Женщина возразила: «Есть». После того как блаженная заплакала, женщина созналась, что на ней не было креста, и попросила прощения. Подвижница велела келейницам дать ей крест.
Однажды блаженная Евдокия велела благочестивым супругам Никифору и Марфе, приходившим к ней петь, вернуться домой раньше. Они возразили: «Дуня, мы будем петь до конца». Прозорливица ответила: «Нет, вам надо идти домой». По послушанию супруги вернулись домой, и вовремя: «их теленок запутался... едва не удавился».
Приходил к блаженной петь стихиры и Петр Павлович из деревни Глухово, однажды он признался блаженной, что боится возвращаться в темноте (после полуночи). Блаженная Евдокия утешила: «Тебе Ангелы посветят». Петр Павлович позже рассказывал, что, когда вышел на улицу, перед ним огненный шар покатился, так он и шел за ним до самого дома и славил Господа за великую милость, явленную ему, грешному, по молитвам праведницы.
По молитвам блаженной Евдокии возвращались к праведной жизни оступившиеся, благодаря ее советам и предостережениям налаживалась жизнь супругов. Праведницу знали и почитали многие в округе, приходили к ней за советом и утешением и из монастырей. Блаженная и материально помогала монашествующим. Она часто говорила: «Я духовенство и людей монастырских считаю как Ангелов».
Страждущие, приходившие к блаженной, всегда старались отблагодарить молитвенницу, приносили еду, продукты, материал, но не у всех брала прозорливица, и келейницам не разрешала притрагиваться к продуктам без благословения. Бывали случаи, когда завистливые люди приносили отравленную еду. Однажды кто-то поставил в сенях перед Пасхой творог, кошки унюхали, забрались на лавку, поели и околели.
Блаженная советовала не только еду, всё ограждать крестным знамением: и окна, и двери, и одежду, и обувь,