Паники следователь не испытывал. Пусть война в его жизни была давно, кое-какие навыки остались. Вместе с четким пониманием: люди часто гибнут от собственной растерянности, и голова должна быть максимально холодной.

Мысли носились с бешеной скоростью. Какое-либо подобие управлением потеряно, а без него подразделение превращается в толпу, и шансов на победу нет. Бежать тоже глупо. Словно подтверждая это, мимо попытались проскочить несколько всадников, однако нарвались на очередь и посыпались в снег, кто с конем, кто без коня. Разгром отряда был лишь делом времени, даже не времени — каких-то минут. На ровном месте не очень спасешься от пулеметов. Дело лишь в следующем ходе, который предпримет Покровский. Хочет ли он полного уничтожения преследователей или просто отпугнуть их, заставить не лезть следом за ним. Иначе говоря, перейдет ли затем в подобие контратаки или удовлетворится частичным результатом и спокойно двинется дальше.

По мере возможности Николаев огляделся. По полю носились всадники. В разные стороны, лишь бы поскорее выскочить из-под огня. Многих просто несли перепуганные лошади. Но пулеметы работали безжалостно, и то там, то тут кто-то вылетал из седла, падал в сугроб. До леса, где укрылась засада, было рукой подать — метров двести, и кое-кто из спешившихся кавалеристов стрелял в ту сторону, уж неясно, насколько прицельно. Большинство же упавших лежало, непонятно, мертвые или лишь старательно прикидывающиеся ими.

Николаев прикинул, а затем бросился к валяющемуся неподалеку убитому кавалеристу. Пули зловеще взрыхлили снег, лишь чуть не долетев до хрупкого человеческого тела. Следователь торопливо рухнул, стараясь, чтобы между ним и пулеметчиком был сугроб. Следующая строчка прошла над головой. Теперь протянуть руку, стянуть с убитого карабин. С более серьезным оружием Николаев почувствовал себя лучше. Если теперь противник попробует выйти на поле, хотя бы есть шанс не отстреляться, нет, но прихватить кого-то из неприятелей с собой. Стянул с покойника матерчатый патронташ, заглянул, обнаружил там еще четыре обоймы. Негусто, но с тем, что в «мосинке», получается двадцать пять патронов.

Над головой вновь просвистели пули. Почему-то вспомнился последний, далекий уже бой. Февраль семнадцатого, Рижский фронт, снег, мороз и попытка атаковать германцев, улучшить свои позиции. Тогда уже не было секретом: весной предстоит общее наступление, наверняка последнее в затянувшейся войне. Снарядов в избытке, артиллерия выросла в числе, прошлогодний Луцкий прорыв вселил в войска уверенность в собственных силах. Победа была близка как никогда. Пока же — обычный бой местного значения.

А вот тот бой не задался. Германские пулеметы были подавлены не все. Пехотный батальон какое-то время шел вперед, а затем не выдержал, залег. Николаев попытался поднять свою роту, но что-то больно ударило в ногу, заставило упасть. И точно так же носились над головой пули, а солдаты медленно отползали назад. А в голове почему-то крутились строки популярного романса: «Вот прапорщик юный со взводом пехоты…» Хотя Николаев был уже поручиком, да и юным назвать его было трудно. И точно так же приближался вечер, а с ним — почти наверняка — смерть. Сам уползти офицер не мог, кровь вытекала из раны, и ночью его убил бы даже не свинец — мороз, который был весьма суров. Никакого страха, лишь боль да досада, что не суждено дожить до победы.

Солдаты не бросили, вытащили ротного. И были долгие месяцы госпиталей, и понимание — возвращаться на фронт уже нет никакого смысла. Люди в далеком Петрограде вырвали победу из рук собственного народа, превратили жизнь в ад, и бессмысленны стали все жертвы… Все равно вернулся зачем-то, наверное, чтобы пройти путь унижений до конца.

Но имелась в ситуациях существенная разница. Тогда смерть посылал враг, а вот сейчас… Даже не бандиты — партизаны, нашедшие в себе силы выступить против власти. Если откровенно: кого уничтожал Покровский? Интервентов, называя вещи собственными именами, да их прихвостней. Тех, кто особенно отличился в борьбе с народом за так называемую народную власть.

Стрельба стихла, и стало до звона тихо. Лишь потом до слуха донеслись стоны людей и ржание лошадей. Николаев осторожно выглянул. Кажется, Покровский удовлетворился результатом. Разумеется, уничтожил он не всех, однако вряд ли уцелевшие теперь рискнут преследовать отходящий отряд. А тут уже начало откровенно темнеть небо, и высоко наверху зажглась первая звезда. Тем не менее никто не вставал. Даже если основные силы ушли, какой-то заслон мог задержаться на всякий случай, а кому хочется уцелеть в мясорубке, а затем нарваться на последнюю случайную пулю?

— Лука Степанович, живы? — Голос Суханова прозвучал неожиданно.

— Жив, — отозвался Николаев, невольно оглядываясь.

Помощник в несколько приемов, то и дело залегая, перебежал к нему. Полушубок весь в снегу, лицо бледное, однако с виду вроде бы цел.

— Слава богу! Я видел, как вы свалились с саней, а затем перебежали сюда. А потом те стали стрелять в вашу сторону. Подумал, вдруг попали?

— Все нормально. Это… Ты-то как?

— А я тоже сразу спрыгнул с саней и залег. — Пожатие плечами. — И не помню, как. Только сидел, и вдруг уже валяюсь в сугробе. Да еще лошадь какая-то чуть по голове не пронеслась. Нескольких вершков не хватило. Вот где подловили-то! — Возбуждение помощника искало выход и пока находило только один — в безостановочной болтовне.

— Мы тоже им подыграли не слабо, — вставил Николаев. — Ни разведки, ни дозора… Военные, мать их так через пень колоду!

— Что теперь-то, Лука Степанович?

— Ничего. Полежим маленько на всякий случай да будем убитых собирать. Нам еще в город вернуться надо.

— А Покровский?

— Что — Покровский? Покровский ушел. Да и не нам теперь им заниматься. Наше дело — уголовники. Против партизан пусть действуют граждане военные. У нас ни пулеметов, ни артиллерии нет. Ладно. Все утихло. Это… Давай посмотрим, что с руководителями.

С руководителями было хреново. Старший убит, младший пребывал без сознания, эскадронный командир убит… Но уцелевшие на поле тоже имелись. Те, кто не стал геройствовать или не ударился в панику и сразу залег. Плюс, как выяснилось через некоторое время, десятку человек удалось ускакать. Теперь они осторожно возвращались. Иначе попробуй объясни, почему отряд разгромлен, а ты — живой? Еще вопрос — станут ли выслушивать объяснения или сразу запишут в сообщники со всеми вытекающими последствиями? Покровский ведь ушел. Только наверняка объявится. И не один раз…

1

Лирическое настроение, в которое впал Кротов, сыграло с ним злую шутку. Сам виноват, винить некого. Так мечтал о новой встрече с очаровательной девушкой, что не обратил внимания на сидевших в фойе гостиницы троих мужчин. Мало ли, кого они могут ждать?

Оказалось, его.

— Гражданин Кротов? — спросил один из них, довольно немолодой, с несколько усталым взглядом и напоминающим бабье лицом.

Двое других были заметно помоложе.