– Здрасте вам! С прибытьицем. – Ворча, довольно улыбаясь, первым делом крепко пожал руку Тимке, а после, увидев за спиной у Бонифация пузатый рюкзак, одобрительно шлепнул Хозяйственного по той части тела, которую никаким заплечным мешком не прикроешь.

– Молодцы, не зря ходили, – Ворча облизнулся, щупая рюкзак, – судя по бугоркам и выпуклостям, там вкуснейшие консервы! Умно, душевно и как раз вовремя. А то я, вас ожидаючи, уже напрочь изголодался, измучился и отощал. Открывай консерву!

– Постой, не суетись. – Боня отстранил карлика, с тревогой огляделся по сторонам. – А где Средний?

– Средний? – с недовольным видом переспросил Ворча и отвел в сторону взгляд. – Кушает, наверное. Может, солнечными лучами сейчас заправляется или любимые вибрации пьет. Кто его знает!

– Погоди, – Тимка похлопал карлика сзади по плечу, – ты хочешь сказать, что не знаешь где наш «палец»? Он что – удрал?

– Хотел было, – нахмурился Ворча, – но от меня так просто не удерешь. Хоть и ослабел я от голода, а поймать его смог! И припрятал вашего любименького Среднего понадежней. Да так, что теперь не убежит! Как бы ни старался.

– Неужели ты его убил и в землю закопал? – с ужасом спросил Тим, живо представляя себе разъяренного карлика с ободранной от драки дубинкой в руках и расколошмаченного в лепешку «пальца».

– Я? Убил? – У Ворчи даже борода встала дыбом от негодования. – Вот еще! Я его аккуратненько повязал своим поясочком и осторожненько, прямо-таки с уважением повесил на дереве.

– Ничего себе! – Боня резко скинул рюкзак. – Не закопал, так повесил. Где?

– Я не в том смысле повесил, как ты подумал, – Ворча вразвалочку подошел к высокому тонкому деревцу, росшему возле границы ночи и дня, – я всего лишь привязал Среднего к верхушке. Вот он! – Карлик ткнул пальцем в небо, – отдыхает.

Тимка задрал голову: в блеклой вышине, крепко примотанный ремнем к гибкому стволу, черной тучкой парил Средний. Как Тим ни прислушивался, но сверху не доносилось ни звука.

– Что-то подозрительно долго молчит, – таращась в небо, озабоченно пробормотал Ворча. – То орал одно время как резаный, а теперь вот дохлым прикидывается. Подозрительно!

– Зачем же ты так, – укоризненно покачал головой Хозяйственный, – разве можно было живого… тьфу, неживого… короче, привязывать к деревьям кого бы то ни было – нехорошо! Тем более так высоко.

– А вот и хорошо! – убежденно ответил карлик. – Средний сам напросился. Он, видите ли, как только вы ушли, в птичье крыло превратился и – шасть в небо! Да незадача у него вышла – чтобы летать, однако, второе крылышко нужно. Так что далеко не ушел, в это самое дерево и врезался. Ну я и решил ему помочь. «К небу, – говорю, – поближе хочешь? Будет тебе небо». Нагнул деревце, привязал к нему Среднего и отправил его, значит, проветриться. А что, разве плохо придумано? Там и лучи посытнее, и вибрации послаще. Он мне вообще спасибо должен сказать. Эй ты! – Ворча старательно потряс дерево. – Скажешь спасибо, тогда отвяжу.

– Отстань, мерзкий карла, – с присвистом донеслось из неба, – не унижусь я до бесед с тобой, гадким и низким созданьем. Я выше тебя!

– Точно, выше, – Ворча прикинул на глазок, – метров на пять выше, не менее. И вот так все время, – карлик повернулся к Тиму, огорченно развел руками, – все ругается и ругается! Когда очень уж допечет меня, так я его в неколдучую зону окунаю. Нагну, стало быть, деревце, повисит он у меня чуток внутри безволшебности – сразу из него вся колдовская дурь вытягивается. Тихим тогда становится, неругачим. Добрым.

– Так. Понятно. – Боня сурово посмотрел на Ворчу. – Вижу, друзьями вам не стать. Но и мучить друг дружку не позволю! Немедленно сними Среднего с дерева, хватит ему на нем висеть. Конечно, теперь за «пальцем» глаз да глаз нужен – раз решил удрать, значит, будет и дальше стараться в том же направлении. Однако это не повод держать его все время связанным. Тем более что в виде одного крыла, судя по твоему рассказу, он летать не может и потому превращаться в дефективную птицу больше не будет. Тимка! – Хозяйственный, все еще сердито хмурясь, показал рукой на рюкзак. – Давай открывай консервы. Поедим, отдохнем – в смысле поспим, и двинем в путь. А Ворча, пока мы спать будем, Среднего поохраняет. У него это хорошо получается.

– Ворчик, а может, ты милиционером когда-то был? – Тимка ловко вскрыл консервную банку перочинным ножиком. – Эдаким сержантом-волшебником? И арестовывал огнеплюев за превышение полетной скорости, а костоходов – за разбрасывание костей тела в неположенных местах. Признавайся!

– Отстань! – Ворча в это время без труда пригнул тонкое деревце к земле и неторопливо отвязал от ствола притихшего Среднего. – Ты меня сейчас лучше не трогай! Вот поем, тогда и задавай свои дурацкие вопросы. Скажет еще – сер… пер… Тю, я и слов таких не знаю! Цергантом ни за что ни про что обозвал, мимихейским. Эх-ма, – и, сердито отобрав у Тимки вскрытую банку тушенки, одним движением вытряхнул половину ее содержимого себе в рот.

…Знакомые городские развалины помятыми спичечными коробками торчали впереди, маленькие и такие неопасные – отсюда, с высоты птичьего полета. Пыль облаком нависала над ними – видимо, где-то там недавно опять рухнул один из ветхих высотных замков; сквозь облако в глубине города серебристо посверкивала странная, непонятного назначения воронка, что привлекла внимание Тима еще в прошлый раз. А там, далеко-далеко, почти у самого горизонта, коричневым мхом щетинился лес, из которого когда-то вышел Тимка с друзьями, в самом начале путешествия.

Да, они вернулись к городу, но с другой стороны. Как сказал бы сведущий в военных делах Хозяйственный, «тайно зашли в тыл потенциальному противнику». Но говорить сейчас Боня никак не мог – разве что только каркать.

Когда Хозяйственный-птица взял курс на развалины, Тимка наклонился поближе к птичьей голове и громко, перекрывая шум встречного ветра, прокричал:

– Боня, садись возле города! Пойдем дальше пешком! Не нравится мне эта серебряная дыра – вдруг нас прямо в нее засосет? Понял, да?

Птица каркнула и утвердительно кивнула, отчего неожиданно нырнула вниз, будто провалилась в воздушную яму.

– Эй, орел пассажирский, – Ворча на секунду вытащил голову из рюкзака, – кончай безобразничать! У меня от твоих виражей в животе булькает. И консервы по лбу стучат! – и нырнул бородой вперед обратно в рюкзак, прячась от высоты.

Средний, плотно зажатый между Тимкой и рюкзаком, молчал. Он вообще ни с кем не разговаривал с тех пор, как его сняли с дерева. А если кто к нему и обращался с каким вопросом, он в ответ лишь мрачно сверкал серыми пятнами глаз из-под низко опущенного капюшона. И – ни слова в ответ.

Хозяйственный накренился вправо, делая плавный разворот: в мусорной дряни, окружавшей город сплошным завалом, мелькнул просвет. Как будто в этом месте не один раз прошлась бригада мощных бульдозеров, разгребая мусор тяжелыми стальными ножами, утюжа и глубоко вдавливая его в землю.

– То, что надо. – Тим, прищурясь, разглядывал посадочную площадку. – Гладко, ровно. И ни одного костохода. Садимся!