– У меня скоро выпускной вечер, через два месяца. Сказали десятку сдать на праздничный стол. И еще мне позарез нужны сорок рублей на платье! – выпалила Эльза, смеясь.

– Десять? Сорок?

– В общем, мне нужно пятьдесят рублей. Я тебе отдам, теть Валь. Отец получит – и я отдам, теть Валь.

– Хорошо, я дам десять рублей. На этот… праздничный стол. А с платьем – потом.

– Теть Валь, я ткань приглядела. Ведь расхватают. И с матерью подруги уже договорилась – она и раскроит, и сошьет.

– У меня нет пятидесяти рублей, девочка, сию минуту, – возразила тетя Валя. – Приглядишь другую ткань, попозже.

– Я у тебя никогда и ничего не просила в жизни, – членораздельно процедила Эльза. Глаза ее стали похожими на рысьи. – И ты мне никогда и ничего не предлагала – в помощь, по-родственному. А могла бы… Так вот, сегодня я прошу пятьдесят рублей. С возвратом. Сегодня. Больше никогда не буду просить.

– Я… ты… Как можно?.. – Тетя Валя не ожидала услышать от Эльзы правду-матку, да еще произнесенную как приговор. – У меня нет…

– Есть. Показать?

Эльза встала из-за стола, подошла к шкафу с посудой, открыла дверцу и, приподняв крышку розовой сахарницы, вытянула на свет аккуратно сложенные бумажные деньги.

– Вот. Я отсчитываю пятьдесят. Остальные кладу на место.

Эльза сунула в карман школьной куртки две фиолетовые бумажки.

– Как ты смеешь!.. Как… Я тебе запрещаю! – взвизгнула тетя Валя. – Девчонка! Хулиганка!

Эльза подхватила сумку:

– Через две недели я верну. Честное слово хулиганки. – И аккуратно закрыла за собой входную дверь.

Настроение у Эльзы было гадостное. Все ее бросили, всем на нее наплевать, родная тетка – родная кровь – оказалась крохоборкой. А почему оказалась? Всегда была – любила шикануть в праздники, в будни же носа не казала, а именно в будни нужны человеку тепло и внимание.

Может, потому тетка и не вышла замуж, чистоплюйка, пугливая старая дева? Жила в рамочках придуманных, дурацких, денежки в сахарницу складывала, из сахарницы тащила в клюве на сберкнижку, пылинки стирала тщательно с глянцевой чистейшей клеенки – широты в ней не было, человеческой, искренней, – и осталась одна.

Мать говорила: во всем виновата война. Мать всю жизнь находила глобальные ответы на мелкие бытовые вопросы.

Через день Эльза явилась в больницу. Довольно быстро нашла медсестру Свету. Та по-деловому спросила:

– «Бабки» с собой?

– Естественно.

– Давай.

Медсестра оттопырила карман халата, отвернулась, Эльза ловко бросила туда тети-Валины бумажки.

– Сейчас в палате койку покажу. После аборта сутки полежишь там, чтобы все было тип-топ, без кровотечений – и потом гуляй на все четыре стороны.

В палате, рядом с операционной, на нее уставились семь пар глаз. Эльза была здесь восьмой.

– Жди, вызову, – буркнула медсестра и исчезла за дверью.

Эльза плюхнулась на пустую кровать.

– Заплатила? – спросила ее тут же светловолосая женщина слева.

Эльза промолчала.

– Готовься, – посоветовала та же женщина. – Брилась?

– Чего вам надо? – отрезала Эльза.

– Трусы-то хоть сними, абортница! – не унималась светловолосая.

– Там снимут, – охотно поддержала животрепещущую тему соседка напротив, с круглыми птичьими глазками и острым восковым носиком. – Сергей Палыч, завотделением, и снимает. Иду я, бабы, сегодня после завтрака по коридору, а он навстречу и говорит мне: «Камлюкова, покажи выделения».

– Обалдел, идиот! – сформулировала светловолосая. – В коридоре, поди, практиканты были, целый гурт?

– Ну! Как на параде. Пятнадцать человек. И два чьих-то мужа, – с готовностью уточнила детали носатенькая.

– Камлюкова, тебя с наркозом драли? – спросили из угла.

– Не-е. Гады. Орала. Все помню.

– Они блатных только с наркозом дерут. За денежки. Если б я, девки, знала, я бы сотню им отвалила, полторы, – прошелестело из угла. – Фашисты. Сергей Палыч первый фашист. Садист.

– Нет, бабы, Сергей – нормальный мужик, – изрекла светловолосая соседка. – Это во всем система виновата. Нет контрацептивных средств, каждая вторая баба залетает, а наркозу на всех в стране нету, вот и дерут нас – по-живому. Чтоб сильнее помнили, где живем.

– Русская баба все вытерпит. Она же животное, – подытожила остроносенькая.

Эльза втянула голову в плечи. Руки ее похолодели, под ложечкой засосало. Она вдруг живо представила, как ее будут чистить без наркоза. Ни с того ни с сего Эльза начала стягивать трусы. Палата на нее снова коллективно уставилась.

– Да мы пошутили, девка, – сказала носатенькая. – Ты лучше халат надень, тапки, клеенку постели под простынь.

Эльза все беспрекословно выполнила. Дверь открылась. Медсестра Света махнула рукой:

– Давай!

– Ну, ни пуха, – сказала носатенькая.

– Как тебя зовут-то? – спросила в спину Эльзе светловолосая соседка.

Эльза сглотнула ком, поняла, что от страха не промолвить ей ни слова, беспомощно оглянулась и бессмысленно улыбнулась высокому больничному окну.

В операционной ее привязали за руки и за ноги к коротенькому креслицу, на которое она минуту назад, недоумевая, взбиралась (как можно на таком уместиться?); к ее раздвинутым ногам подошла врачиха в марлевой повязке, на ходу натягивая резиновые перчатки; в изголовье встала медсестра Света, сбоку еще одна, бренчащая инструментами; врачиха нервно и сильно вставила Эльзе в промежность инструмент-зеркало, сказала:

– Доигралась, красавица!

Медсестра Света прижала к ее лицу резиновую маску – слабое дуновение чего-то неясного лизнуло Эльзины нос и губы.

– Дыши, дыши глубже, а то будет больно, – сказала Света.

– Хватит с нее двух атмосфер! – резко приказала врачиха.

Света возразила:

– Но она…

– Хватит! Наука нужна.

И начала драть. Она рвала бесстрастным железом Эльзино нутро; Эльза чувствовала все ее движения до единого и орала, орала щенячьим голосом:

– Мама, мамочка, а-а-а!!! Что вы со мной делаете! Сволочи! A-а! Дайте наркозу!

– В следующий раз будешь умнее – не будешь заниматься половой жизнью в раннем возрасте, – методично, учительским голосом говорила врачиха и на каждое слово делала глубокий скребок.

Эльза чувствовала, что у нее внутри огромный, кожаный, кровавый мешок, что из этого мешка вырывают живое мясо; что теперь она сама – бесформенное мясо с орущим горлом:

– Света! Светочка! Миленькая! Пожалей меня-a! Наркозу! Я еще заплачу!!! Я тебе еще дам!!!