— Держи! Он твой, — протянул я игрушку. И только сейчас понял почему я его купил. Цвет его лохматой экологически чистой шкурки, как утверждал производитель, был точно такого же серо-голубого оттенка, как её глазёнки.

— Машунь, что нужно сказать? — прозвучал голос бабушки.

Но Матрёшка хитро сморщила носик и тут же убежала прятаться в комнату, а я встал.

— Ох, егоза, — покачала женщина головой уже без беретика, заправила за уши концы крашеных и подстриженных под «каре» густых волос.

И я должен был, наверно, что-то сказать — моё пребывание в этом доме неоправданно затягивалось, — но я позабыл все слова, увидев застывшую посреди прихожей Эльвиру.

Бледная, она так вцепилась в мамину косынку, стиснув её в руках, что мама тянула её и никак не могла забрать.

— Э-эль! Эль! — окликнула её та. И, забирая платок, глянула на меня. — Так вы знакомы?

Мы кивнули синхронно, как два отражения.

— Павел клиент Эльвиры, — вмешался ничего не подозревающий Константин.

Женщина посмотрела на него удивлённо.

— Она же вроде женский врач.

— Ну, да, — улыбнулся он. — Муж клиентки.

— Ну, скажем, не муж, — мягко поправил я. — А всего лишь близкий знакомый.

— Поможешь? — кивнул Костя, явно не придав значения моим словам. — Отведём Екатерину Леонидовну в зал?

— Конечно, — поспешно снял я кроссовки.

И пользуясь тем, что на нас не смотрят, коснулся Элькиной руки. Ласково погладил пальцы, ободряюще сжал. И замер.

Она ответила.

Сколько раз у меня останавливалось сердце, пока он сидел там перед Матрёшкой на коленях, и не посчитать.

Я прикусила щёку изнутри до крови. Стиснула руки до онемения. Но вряд ли это осознавала, пока он смотрел на свою дочь и боялся пошевелиться, как и я.

В горле стоял ком. Господи, знал бы ты!

А уж что творилось в душе, лучше бы и не знал.

Нет, время не остановилось. Но оно ломалось как тонкое стекло. Моя хрустальная стена, за которой я хотела спрятаться, крошилась на части и больно резала осколками: уже никогда не будет как прежде.

Уже никогда ничего не будет как прежде!

Он вернулся. Ворвался в нашу жизнь. И разбил возведённую мной призрачную стену вдребезги.

Но коснувшись его руки в ответ, я сказала: «Да». И он услышал.

А если кто и почувствовал неладное, то только Костя.

— Эль, что происходит? — зашёл он за мной в кухню, когда маму уложили на диван, и она попросила водички.

Я тяжело вздохнула, глядя на него. Нет, ему я не могу солгать.

— Это отец Машки. Павел Верейский.

Он вытаращил глаза. Пару секунд стоял с открытым ртом. Потом резко выдохнул.

— Вот это да!

— Угу, — кивнула я.

— И что будешь делать? — подал он стакан.

— Понятия не имею. Ничего, — пожала я плечами и протянула ему бутылку, которую так и не смогла открыть.

Вода зашипела, пузырясь.

— Нехорошо, — закрутил он на место пробку, наполнив стакан.

— Кость, — покачала я головой, — пожалуйста, ты хотя бы не начинай. Я четвёртый год выслушиваю это от родителей.

— Я не начинаю, Эль. Я, к сожалению, заканчиваю. Но если вдруг окажется, что ты, ну… В общем, я хотел бы знать.

— Ко-ость, — едва не захныкала я. Но он посмотрел на меня как никогда твёрдо.

— Если ты вдруг беременна, то от меня не скрывай. Хорошо?

— Я не беременна, — покачала я головой.

Костя сдержано кивнул.

— А давно он женат?

— Он не женат.

Белёсые брови скользнули вверх по лбу.

— Но ты же сказала…

— Да, его невеста моя клиентка. Но они расстались, — больше я ничего не стала уточнять. Мама ждала воду. А эти разговоры портили мне настроение.

Но в том, что Костя теперь знал правду, неожиданно оказалось столько плюсов.

Как-то они там между собой порешали и договорились, что вместо того, чтобы везти маму в больницу, Верейский пригласит своего мануальщика сюда.

И Костя уехал — он дорабатывал последние дни за дежурного судмедэксперта, — а Павел остался. Ждать врача, разумеется.

— Не так, конечно, я планировал провести этот день, — скривился он якобы недовольно, помогая мне разбирать мамин пакет с продуктами. Посмотрел на меня искоса и улыбнулся. — Но как же я рад, что всё сложилось именно так.

— А что ты планировал?

— Секрет, — нагнулся он к моему уху. Медленно и глубоко вдохнул мой запах.

 Земля поплыла у меня из-под ног. Голова закружилась от его близости. И от какой-то правильности происходящего что ли.

— Надеюсь, ты меня держишь? — закрыла я глаза и покачнулась.

— Всегда, — уверенно легли его руки на талию. — И ни за что больше не отпущу.

— Элечка! — Мамин голос испортил такой момент! Но меня она спугнула, а вот Верейского — нет. Он прижал меня к себе только крепче. И мы вместе узнали, что: — Там мороженное! Я же совсем забыла! Растает!

— Я убрала в морозилку, мам! — крикнула. И сначала услышала, как засмеялась Матрёшка, а потом увидела, как хитро прищурился Павел.

Ах, они там за моей спиной уже глазки друг другу строят?

— Тс-с-с! — прижал он палец и губам и пошёл на цыпочках к двери, за которой пряталась от него Машка. — Ку! — резко выглянул.

Она с визгом выбежала из своего убежища, рванула в комнату. Но он поймал её по дороге. Принёс на кухню. Подкинул, — от её радостного вопля чуть стёкла не повылетали, — посадил на кухонный стол.

— А тебя как зафут? — по-деловому убрала она ладошками растрёпанные волосёнки с лица.

Медленно-медленно, надеясь, что никто не видит, я развернулась к ним спиной и, прикусив губу, замерла у открытой над головой дверцы шкафа с бутылкой масла в руках и страшным выражением лица.

— Павел, — представился Верейский.

— Пав-лел… Пал-вил… — старалась повторить Машка, но потом явно отвлеклась на что-то поинтереснее, зашуршала лежащим на столе пакетом, видимо, усердно засовывая в него свой любопытный носик.  И вдруг переспросила: — Па?

Не помню дышала ли я, когда Верейский забрал у меня масло и сам поставил наверх.

— Ну, можно и Па, — легко согласился он, закрывая шкафчик.

Господи, как повезло тебе с именем-то, Павел Викторович!