Вечером его разбудила Любовь Николаевна, и они вместе попили чаю. К чаю были горячие и пышные оладушки с абрикосовым вареньем, горячо любимым Денисом с раннего детства. А потом они поехали на трамвае до вокзала.

Вокзал был не так уж и далеко, всего с десяток остановок. Но у бабушки набился большой чемодан из мягкой кожи. Не столько тяжелый, сколько пузатый, и оттого очень неудобный для переноски. Поэтому решили исключить метро и троллейбус – трамвайная остановка была сразу за домом.

Стоя на перроне, Денис выслушал целую порцию бабушкиных наставлений по дому и хозяйству. Точно ему предстояло переночевать не всего одну ночь, а, по крайней мере, дюжину.

Любовь Николаевна поцеловала его в нос, сунула в кулак прибереженную денежку на мелкие расходы и скрылась в вагоне. Потом они еще долго перемигивались и кивали друг другу через вагонное стекло, а Любовь Николаевна беззвучно кричала ему какие-то позабытые важные инструкции. Денис, разумеется, ничего не слышал, но на всякий случай постоянно кивал и улыбался, как будто все понимает и поступит непременно так, как ему сейчас велено.

Наконец поезд тронулся, заиграл вокзальный марш, и бабушка уехала в далекое Отрадное. Там ей предстояло нелегкое путешествие с большим и пузатым чемоданом по ночным улицам своего детства. Правда, ее обещали встретить. И все оттого, что Любовь Николаевна специально выбрала такой рейс, чтобы Денису не пришлось слишком уж поздно возвращаться домой. Если бы она только знала, где ему предстоит вновь очутиться нынешней ночью!

"Что ж, рухнувший мост не остановит преследование. Но он может надолго его задержать. И это должны понять в первую очередь сами преследователи".

Он криво усмехнулся, и вслед за тем в кронах деревьев зашумел ветер.

Крупная капля дождя упала на страницу. Вран вздрогнул и с трудом разлепил набрякшие веки.

На плотном жестком листе старинной белой бумаги, испещренной разнообразными буквами, фигурками и значками, медленно расплывалась водяная клякса. Самая чистая и прозрачная вода, угодив на такую страницу, непременно изменит своей былой чистоте, приобретя новый цвет. И каждый раз – разный, в зависимости от страницы и того, что на ней изображено.

Это верный отличительный признак всякой магической книги, и Вран это хорошо знал. За много лет до того мгновения, когда он впервые коснулся этой книги. Как будто вода мгновенно напитывается магией волшебных формул и странных рисунков и чертежей, едва лишь соприкасаясь с волшебством. Пусть и всего лишь только с его отражениями на бумаге.

Он осторожно стер влагу с книжного листа. И поскорее захлопнул книгу, накинув оба стальных замка на переплет, между обложками. Несмотря на все разрушительные заклинания, уже почерпнутые из этих страниц новым хозяином книги, замки были чисты и холодны. Невероятно, но всеразрушающая Ржавчина оказалась перед ними бессильной. Об этом стоило подумать, но только позже, в свой час.

"Они такие твердые, ее обложки, точно сработаны из дерева", – подумал Вран, повторяя про себя заклинание. "Еще более древние книги, чем эта, зачастую имели обложки из кипариса или легкого кедра. Не случайно тогда повелось говорить о прочитавшем всю книгу – "от доски до доски". Но ведь древние – вовсе не значит "верные".

Ноги Врана гудели, отчаянно саднила ушибленная лодыжка, горели сбитые пятки. Но он решил не прибегать к помощи лечебных формул, поскольку за все долгие годы молчания и притворств Вран прочно уяснил золотое правило начинающего мага. Оно гласило: никогда не используй магию для бренных нужд своего тела. В самом крайнем случае уж лучше врачуй дух. Дух потом исправит все.

К тому же Врану было просто жалко расходовать магическую силу заклинаний этой удивительной книги на какие-то там несчастные ссадины и мозоли. Волшебник, который вознамерился обрести власть над всей магией этого мира, не должен обращать внимание на телесные недуги. И эта умеренность и даже скупость Врана в расходовании чужого волшебства начинала приносить свои плоды. Он уже сумел поставить с ног на голову весь Архипелаг, и то ли еще будет.

В том, что магия этой книги была ему чужой, Вран убедился еще три дня назад.

Он до сих пор помнил то состояние ужаса и собственного бессилия, когда ему не удалось укротить невидимый огонь по собственному желанию. Сила огня с легкостью выжгла в лесу длинную широкую просеку и унялась, лишь когда полностью иссякла. Так Врану почудилось, хотя в те минуты вряд ли можно было доверять собственным ощущениям.

У него страшно кружилась голова, а тело казалось легким и пустым до жути. Тогда Вран еще долго стоял у гряды поваленных деревьев, покачиваясь на ватных, бесчувственных ногах. Он почти физически чувствовал, как все его тело яростно звенит. Будто тонкая металлическая фольга на бешеном ветру, поднятом невидимым огнем.

Лишь спустя три часа, когда он вышел на окраины Сырого леса, Вран попытался вновь вызвать свое оружие. И у него ничего не получилось.

Невидимый огонь так и не появился вновь, несмотря на все новые и новые отчаянные попытки вызвать его заклинанием. Лишь сердце Врана колотилось как безумное, так и норовя выскочить из груди.

В отчаянии он зарычал, грянулся наземь и бешено царапал землю, вырывая ногтями пучки чахлых лесных злаков. Потом приступ этой внезапной ярости утих. Вран вновь пришел в себя и первым делом испуганно ощупал содержимое дорожного мешка. Обе книги были на месте.

Именно тогда беглый чародей Вран окончательно понял: несмотря на то, что обе книги в его руках, у него пока нет власти над ними. Он всего лишь использует заключенную в них мудрость. Но сколько это будет продолжаться, не знает никто. И, значит, надо спешить.

Подземелья Черного Города неотвратимо влекли его. Он видел во сне их тайные ходы, скрытые от посторонних глаз мастерские и стекловарни. А своим сновидениям Вран уже давно привык доверять как никому из людей. В темных и стремительных снах Врана было заключено его будущее. Нужно было только суметь разгадать их причудливый и покуда еще необъяснимый шифр.

Вран положил ладони на холодную обложку и мысленно проговорил нужное заклинание. Затем вызвал в памяти образ моста – крепкого дощатого настила с высокими поручнями, перекинутого через пропасть и стянутого для верности длинными стальными скобами. И только потом Вран произнес уже вслух, медленно, тщательно подбирая и выговаривая слова. Точно нанизывая их на невидимые магические нити:

Как вода в песок уходит,

Как роса уходит к солнцу,

Пусть стекают заклинанья,

Испаряются заклятья.

Пусть сейчас же потеряют

Единительную силу

Их железные доспехи.

Как сказал я – так и будет!"

После чего он с любопытством уставился на деревянный мост, ожидая явления разъединяющей магии. Сколько раз уже Вран наблюдал ее действие! Но сам таинственный процесс внутреннего разрушения по-прежнему притягивал его как магнит, будоража, интригуя и приводя в счастливое, лихорадочное возбуждение.