— Зачем так, полковник? — зло спросил Семен. — Как будто я зверь какой-то.

— А разве нет? Два трупа на тебе, парень.

— Алиби у меня.

— Какое алиби? Ты один сегодня подъезжал, в машине у тебя никого не было… И не звонила тебе Антонина, врешь ты все. Посмотреть хотел, а вдруг промазал, да?

— Как это не звонила? Номер у меня в телефоне… Входящий номер, предпоследний…

— Разберемся.

— Звонила мне Антонина. Сама не своя была… А может, и не она это… И расческу я не терял…

— В Скачкова стрелял, но расческу не терял, да? — усмехнулся Скважин.

— И не стрелял. И не терял…

— Ну, тогда скажи, где ты был сегодня в районе пятнадцати ноль-ноль?

— В дороге был. Антонина мне позвонила, я поехал…

— Кто тебя видел в дороге?

— Никто.

— Алиби нет, на месте преступления найдена расческа с отпечатками твоих пальцев… Давай, парень, колись. Еще не поздно явку с повинной оформить. Двадцать лет получишь, а не пожизненное, хоть воздухом свободы на старости лет подышишь. Сколько тебе сейчас, тридцать? В пятьдесят выйдешь. Еще поживешь. А если на пожизненное, то все, труба…

— Но я не убивал Скачкова.

— Тогда пожизненное. И на особом режиме. Там не жизнь, парень, там будешь думать только о том, как бы поскорее сдохнуть.

— Панарина тоже на меня повесите?

— Думай, парень, думай. Сейчас тебя только явка с повинной может спасти. У тебя еще есть десять-пятнадцать минут…

— А точно, расческа с моими пальцами была?

— Точнее не бывает… Я когда с тобой разговаривал, она уже была, только пальчики еще не идентифицировали… Я еще подумал, что ты здесь делаешь… Неумно, Арбатов, неумно… Может, ты за расческой приезжал?

— Даже не знаю, что за расческа.

— С твоими пальчиками, Арбатов, с твоими пальчиками.

— Значит, подставили…

— Тебе самому не смешно?

— Смешно… — обреченно вздохнул Семен. — Действительно смешно. И алиби у меня нет, и улики… Винтовка-то хоть на месте осталась?

— А должна была остаться?

— Ну, не знаю. В прошлый раз киллер ее унес. И сейчас, наверное, должен был унести.

— Да нет, на месте осталась… Панарина ты кому-то заказал, а Скачкова сам исполнил… Отличный выстрел, кстати. Четыреста метров — расстояние серьезное.

— Из чего стреляли?

— Может, хватит придуриваться, Арбатов? Не солидно, тебе не идет.

— «СВД»?

— «Винторез».

— Тогда это я… «Винторез» — моя специальность, — кивнул Семен.

— Кто Скачкова убил?

— Я.

— А Панарина?

— Я… Заказал я.

— А убил кто?

— Не скажу. Хоть убей, начальник, не скажу.

— Убивать не стану, а на пожизненное оформлю.

— А как же явка с повинной?

— Надо еще исполнителя сдать.

Семен кивнул, обещая подумать.

Он чуть не плакал от жалости к себе, когда его выводили из машины. Даже всхлипнул пару раз. Скважин даже распрямил его, чтобы взглянуть ему в лицо. Семен увидел удивленную насмешку на его губах и тут же превратил ее в гримасу боли, ударив Скважина кулаком в живот — точно так же, как он сам проделал с ним недавно. Но если Семен выдержал удар, то подполковник выбыл из игры.

Бил он правой рукой, запястье которой охватывал браслет. Левой рукой он пока бить не мог, потому что хоть и вытащил кисть из браслета наручников, но вправить большой палец еще не успел.

Прихожих он ударил в голеностоп, заставив разжать руки. Еще одного оперативника сбил с ног короткой подсечкой. На добивающий удар времени не было, да и ни к чему.

Он вырвался из захвата, перескочил через багажник машины и, петляя как заяц, побежал к забору. И вывихнутый большой палец левой руки на ходу вправил. Ему нужны были обе руки, чтобы перескочить через забор, по верху которого стелилась проволочная спираль. Зацепись он за «егозу», и все. Семен все понимал, да и препятствия он брать умел, тем более, что у самого забора росло дерево. Тут главное — не теряться. Он с разгону воткнул ногу в ствол, оттолкнулся от него, заскочив на самый верх забора, и зацепился рукой не за проволоку, а за штырь, на котором она держалась. Но совсем избежать контакта с «егозой» не удалось. Семен ободрал руку и ногу, но в проволоке не запутался и быстро перескочил на другую сторону забора.

Сначала ему кричали, требуя остановиться, потом послышались выстрелы. Одна пуля завихрила воздух прямо над ухом.

Из огня он попал в полымя — на территорию городского суда. Но там еще не ждали, поэтому он сквозняком прошел через двор, преодолел забор попроще и был таков…

Пятачок перед воротами простреливался насквозь, но вряд ли снайпер собирался снять жертву с этого места. Радик садился в машину во дворе и выезжал на улицу. Может, киллер хотел подстрелить его в этот момент? Но стекла в его машине и затемненные, и пуленепробиваемые. Или же убийца знал, что Радика приедут арестовывать. Выведут за калитку, начнут усаживать в оперативную машину, а это три-четыре секунды на выстрел… Но Радика могли посадить в машину и во дворе.

Снайпер облюбовал для себя недостроенный дом в конце улицы, у самого забора, через который он после выстрела и ушел. Хорошее место для стрельбы, только вот двор дома, где жила жертва, совершенно не просматривался. Видны были только окна второго и мансардного этажа. А еще вдоль и поперек просматривалась открытая терраса на втором этаже, где Радик иногда любил выкурить сигаретку, так как Антонина не разрешала ему дымить в комнате. Он выходил на террасу, садился в кресло-качалку… По вечерам это бывало, а иногда и по утрам. И киллер это знал…

И Семен знал, что Антонина — женщина строгая, и курить в доме не разрешит. Может, он и подкарауливал Радика… Расческу на чердаке дома нашли, а на ней отпечатки Семена. И мотив у него был…

Антонина тяжко вздохнула, опуская бинокль. Она стояла на том самом чердаке, откуда стрелял киллер. Дверей здесь не было, но вход на чердак закрывали пересекающиеся крест-накрест сигнальные ленты. Опечатан чердак, но Антонину это не остановило, и она здесь.

Она не спала всю ночь, поэтому голова у нее чугунная, глаза сонные и воспаленные. Ей бы сейчас в дом, принять расслабляющую ванну и лечь спать, но она не хотела уходить с чердака. Она должна была прочувствовать все, что думал Семен, когда ловил в прицел Радика.

Он ждал Скачкова, чтобы убить его. И наказать Антонину за измену… А расческу потерял случайно, задумался и выронил ее.

На этот раз алиби у Семена не было. На этот раз он попался. Что ж, сколько веревочке не виться…