– …Ты все-таки глухая. Я еще раз повторяю: поедешь в санаторий вместе с матерью. Я и так две недели выслушивал детские вопли в ее отсутствие… Через десять дней у меня сделка. Вот и поезжайте. Мне в это время не нужна нервотрепка… Кому, на хрен, сдалась твоя сессия! Не смеши! Ты что, на зарплату искусствоведа собираешься ребенка кормить?! Все, не пачкай мне мозги, я перезвоню.

Тьфу, ну когда уже дверь приличную в ординаторской поставят? Такая слышимость… Надоело.

Тут же в эту самую дверь постучали, и, не дожидаясь разрешения, в отделение зашел посетитель. На пороге стоял молодой жеребец лет тридцати.

Еще и красивый. Сволочь. Вот это да! Блин, неожиданно. Совершенно неожиданно. Оказывается, Вербицкая носит большие розовые очки: сынок-то новый русский по всем параметрам, не отходит от шаблона ни на миллиметр.

– Добрый день. Вы Елена Андреевна?

Я не удержалась:

– Молодой человек, я, к сожалению, опаздываю. Рабочий день у нас до четырех. Мне нужно идти на дежурство. Приходите завтра.

Но оно даже ухом не повело.

– Я сын Вербицкой. Вот квитанция за последнюю неделю. А это вам.

Конвертик упал на стол. Сухо и без обсуждений.

– Ну что ж, ваша мама в целом неплохо справилась. Но, конечно, еще нужен отдых и реабилитация. А также более спокойный, как мне кажется, режим жизни.

– Понятно. Спасибо. Я думаю, мы решим оставшиеся вопросы. Я бы хотел ваш сотовый, на случай каких-то вопросов. В поликлиниках одни идиоты теперь, а в платных вообще не понимаешь, чем болеешь: не то голова, не то жопа.

– Ну, не думаю, что все так плохо. В нашей поликлинике на приеме сидят очень хорошие специалисты. Можете смело обращаться. А телефон я вашей маме уже оставила.

– Тогда больше не задерживаю.

– До свидания.

Напоследок он бросил на меня неприязненный взгляд. Через двадцать минут я медленно плелась по тропинке через маленький больничный скверик к приемному покою хирургического корпуса.

Просто до невозможности обидно, несправедливо, неправильно. Вот это сынок, черт подери! Вот это «свет в окне». Просто лампочка Ильича. Кострище для преданных мамаш. Ничего-то я про вас не знаю и не понимаю, Полина Алексеевна. И что за жизнь?! Почему не бывает, чтобы все хорошо?

Зима никак не планировала сдавать позиции, а хотелось тепла и солнца. Надоело скакать в потемках между корпусами. На дежурствах особенно страшно было ночью. Иногда из приемника вызывали в самый дальний инфекционный корпус, путь к которому пролегал мимо заброшенного старого пищеблока, пристанища местных бомжей. Жутко до невозможности. Наконец ужасно надоело без конца надевать и снимать уличную обувь и куртку. Летом все казалось гораздо легче. Светлее.

Новый год прошел в чудесной, почти безалкогольной атмосфере, но с конца января началась полоса умеренных коньячных обострений. К середине февраля дома опять наступил относительный покой, периодически нарушаемый милыми линеечками из пивных бутылок около мусорного бачка. Длина линеечек имела тенденцию к прогрессированию, от одной до четырех пустых единиц за вечер. Но все-таки надежда на сохранение хотя бы этого хрупкого пивного равновесия меня не покидала. Впрочем, все было как обычно.

Далее анамнез катился, как по учебнику: череда дней рождений, Двадцать третьих февралей, Восьмых март и прочего нарушила почти месячное «почти» воздержание. Вечерние отсутствия перешли в регулярные с частотой раза три в неделю и затягивались часов до шести утра, причем и в будние дни тоже. Запах при появлении мужа домой стал совсем уже не пивной. Ночное сопение, вонь, желание вступать в споры или в половые отношения, а также просто метание по квартире – все это выматывало и отнимало последние силы. Радовал только крепкий детский сон, пока что гарантировавший отсутствие нервных потрясений для Катьки. Что может дать лицезрение ночного папочки? Не будем об этом. Мои сумрачные приступы мозгокопания стали гораздо навязчивее и мешали жить.

А что будет, когда она подрастет, а ничего не изменится? А потом, когда подрастет еще? Что будет дальше?

Асрян права… Получается, она права… Сколько уже прошло таких временных периодов затишья? Сколько, сколько, сколько?..

Не стонать. Ну, давай, разводись уже, наконец. Куда ты сейчас пойдешь? К маме? Нет, конечно. В одной комнате брат женатый, в другой неженатый, в третьей родители. Отметается. Интересно, как только Борькина жена его от Сашки отличает…

Тогда где ты будешь жить и, самое главное, на что?

Вперед! Бросишь больницу, устроишься куда-нибудь зачем-нибудь, где платят деньги, и снимешь квартиру. Как все разведенки в белых халатах. Слово-то какое противное: «разведенки».

Нет. Больницу не брошу. Не хочу.

Успокойся, посмотри вокруг, многие и пить бросают, и подшиваются не раз и не два, и… вообще, это обязанность жены – помогать в трудный момент. Это же болезнь, доктор. Вы забыли?

Все, все, все…

Не бывает семей без проблем. Не бывает. Точка.

Однако алкогольный штопор совершенно очевидно только нарастал. По моим наблюдениям, к третьей неделе он должен был стихнуть. От организма, видимо, поступал отказ переваривать все проникающее извне. Только на этот раз Вовкино пищеварение во главе с печенью и поджелудочной железой не хотело сдаваться. Уколы магнезии делали утреннее пробуждение не таким тяжелым, но как-то раз ампулы тупо закончились. Вовка отреагировал неестественно агрессивно, чего раньше не отмечалось: злобно глядел на меня, как на врага народа. Но после его очередного ночного пришествия терпение мое лопнуло и все стратегические планы про мягкие разговоры о волшебных пилюлях и супернаркологах разбились о многодневную бессонницу.

– Господи, Вовка, посмотри на себя, посмотри на свою рожу! Как ты на работу пойдешь, сволочь?! Сегодня же только среда! От тебя запах, как от стада коров! Тебя все-таки уволят. Да уж и поскорее бы уволили. Может, хоть это тебя остановит. Ведь Катька все это видит! Подумай о ней, что ли.

Сорокин пытался отодрать себя от дивана. На этот раз мне повезло хотя бы в том, что ночью он не смог донести себя до спальни и рухнул прямо в гостиной.

– Рожа моя ей… видите ли… не угодила. Да пошла ты… никто меня не уволит! Мозги не пропьешь…

Он был еще абсолютно пьян, а на часах семь тридцать. Хрен с ним. Пусть так и катится на работу. Зато будет возможность спокойно в обед забрать Катьку из сада и вечер провести в тишине. Я еще раз по-мазохистски взглянула на накачанное теперь уже аспирином тело и закрыла дверь в коридор.

Я разбудила Катерину и через двадцать минут уже неслась в садик.

Однако фортуна сегодня мне не улыбнулась: когда я вернулась домой поздно вечером, тело все так же лежало на диване, даже положение не изменило. То, что Вовка не был на работе, – это плохо. Хотя случалось такое уже не в первый раз. Если бы не его мать-нефтянщица, давно бы уволили. Любимый сыночек, или как там у нее, у хохлушки: «викоханий» – во какое слово.