– А ну-ка отведи меня к святому человеку!

– Если отведу, дадите мне жалование вперед? – продолжала настаивать на своем карлица.

– Своими глазами твоего святого Осипа увижу, тогда и решу, давать или не давать, – внушительно произнесла Анна, но кошель с монетами к поясу пристегнула, чтобы показать свою добрую волю.

Обрадованная Василиса шариком покатилась показывать "святого Осипа" своей хозяйке. Боярыня поспешила следом, она была полна решимости вывести очередного мошенника на чистую воду. А в том, что Осип был проходимцем, она не сомневалась. Тем более, до Спасопреображенской церкви было совсем недалеко. И, несмотря на дождь, прогулка ей нисколько не помешает.

Они подошли к окончанию службы. Из широко распахнутых церковных ворот начали степенно выходить празднично одетые купцы с женами и детьми, потом потянулись серебряных дел мастера, иконописцы, костерезы, следом народ попроще. Все ступали неторопливо, с достоинством, сопровождаемые многочисленным семейством: принаряженными женами, чисто вымытыми и аккуратно одетыми по такому случаю детьми. На паперти перед входом голосило на все лады и выпрашивало милостыню многорукое скопище нищих. Откуда-то вынырнула Василиса, ведя за собой полного мужчину лет сорока.

– Мое почтение, боярыня, – поклонился толстяк, приторно улыбнулся и пропел, – благодарствуйте за доброту и великодушие ваше.

От елейного голоса певчего у боярыни свело челюсти, но виду не показала. Вежливо поблагодарила, безуспешно пытаясь разобраться, что было не так. Для нее Осип лицедействовал. Но за что зацепиться? Она не могла ошибаться. По всем правилам логики полагалось, что если до сих пор Василиса нарывалась исключительно на прохвостов, то Осип должен, просто обязан был быть таковым. Даже внешне он выглядел как отменный плут: воровато бегающие глазки, лоснящие щеки, круглый живот обжоры и пухлые губы прелюбодея. Представить этого сластолюбца в роли отшельника, посвятившего жизнь помощи убогим, отдававшего последнюю полушку нищим, было решительно невозможно. За это она голову на отсечение готова была дать. Но реальность опровергала все ее выводы. И этой реальностью была группа нищих, покорно внимающая толстопузому певчему. Убогие калеки в жалких лохмотьях, сквозь которые просвечивало тело в жутких язвах и рубцах, протягивали руки, с жадностью хватая монеты и хлеб из рук "святого" подвижника. Он же, без всякой брезгливости и презрения, обнимал увечных, не только давая деньги, но и находя для каждого ласковое слово утешения и надежды. Наконец, Осип подошел к вдове с двумя ребятишками. Эта вдовица выделялась даже в толпе убогих калек. Она сидела, прислонившись к церковной стене, и умоляющими глазами провожала каждого прохожего. Нищенка прикрывала свою наготу самыми отвратительными лохмотьями, которые только приходилось видеть Анне. Синее изможденное лицо с глубокими тенями и одним здоровым глазом, на месте второго отвратительный гнойник, покрытые язвами руки и ноги. Она была явно больна какой-то страшной и, наверняка, заразной болезнью. Но Осип, совершенно не смущаясь отталкивающим видом, погладил несчастную по голове и наклонившись положил в протянутую руку несколько монет. Несчастная вздрогнула, слезы благодарности потекли, оставляя грязные бороздки на лице. Она с трудом приподнялась и со словами благодарности стала целовать руку певчего. У Анны защемило сердце, а восхищенная Василиса обрадованно зашептала:

– Истинно святой! Вот видишь, барыня, а ты не верила. А вот он какой, мой Осип. Сам мне говорит, что как же может ему кусок в горло лезть, если он сначала с этими убогими не поделится.

Анна пробурчала нечто нечленораздельное, сунула кошель с месячным содержанием в руки блаженно улыбавшейся карлицы и отправилась восвояси. На обратном пути ноги сами собой привели к почти достроенному зданию Успенского Собора. Уже издали залюбовалась. Шестистолпный храм строго и величаво высился в центре площади. Она представила его законченным, с пятью золотыми куполами, возносящимися в небо, и еще раз восхитилась талантом его творца. Аристотелю Фиорованти удалось совместить в одном здании столь дорогие русскому сердцу традиции древних зодчих с последними инженерными изысками своей родины. Внутрь собора из осторожности заходить не стала и уже приготовилась уходить, как за ее спиной удивленный голос произнес по-итальянски:

– Боярыня Анна?

Она обернулась. Главный архитектор не сводил с нее вопрошающий взгляд.

– Чем обязан такой чести, боярыня? Не часто вы интересуетесь жизнью ваших соотечественников! – с обидой проговорил он.

Анна вспомнила, что две недели назад отказала на приглашение на обед. Хотя меньше всего она хотела обидеть Аристотеля. Просто в последнее время у нее практически не оставалось времени ни на что. Надо было самой навестить старого архитектора и не передавать отказ через Василису, отругала она сама себя.

– Мне просто захотелось посмотреть, – пробормотала она.

– По приказанию царьгородской царевны или по собственной воле? – в голосе вновь прозвучала обида. Его явно задевало благоволение Софьи к Альбинони.

– По собственной воле и по нужде, – осторожно начала Анна и взглянула на собеседника.

– Не связана ли эта нужда с желанием Великой княгини узнать, кто отравил некую ключницу, имя я запамятовал, в доме, где остановились Альбинони? – выручил ее Фиорованти.

– Откуда вам это известно?

– Новости по Москве быстро разносятся, было бы желание их слушать.

– Вы совершенно правы, – замешкалась она.

– И, как я полагаю, вы решили проверить, не причастен ли я к этому и узнать мой распорядок дня.

Она только кивнула, неожиданная проницательность старого архитектора лишила ее языка. Заметив смущение молодой женщины, Аристотель сменил гнев на милость.

– Ну что ж, удовлетворю ваше невинное любопытство, боярыня, пройдемте ко мне.

Боярыня последовала за Фиорованти в небольшой, наскоро срубленный домишко, служивший, помимо всего прочего, рабочим кабинетом. Архитектор предпочитал большую часть времени находится рядом с собственным детищем, отлучаясь только для докладов во дворец.

– Так какого дня это произошло? – Услышав ответ, он видимо задумался, потом уверенно продолжил. – В тот день мы вместе с Федором Курицыным ездили сначала на разработки белого камня в Мячкове, потом осматривали кирпичный завод, что я поставил у Андроникова монастыря. После был на приеме у государя и во дворце же остался на вечер. Мой сын Андре и мой слуга Пьетро были вместе со мной. Так что, я думаю, что вам не представит трудностей проверить все самой. Конечно, я вполне мог нанять кого-то, но тут уж придется вам поверить на слово, никого я не нанимал. И… – он несколько замешкался, – простите любопытство, это случайно не братья Альбинони вам эту идею о моей причастности подкинули.

– Я просто вспомнила спор ваш с великой княгиней, когда вы ее от сотрудничества с Альбинони отговаривали. Да и никогда между вами особой симпатии я не замечала, – как можно тверже ответила Анна.

– А, это, – понимающе улыбнулся Альбинони, – знаете, между архитекторами всегда существовало и будет существовать соперничество. Творческие люди редко любят друг друга.