Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Откуда тогда?..
– На каждом углу вопят! Статья ваша, конечно же, принесет школе кучу неприятностей. Уже днем звонили из управы.
– Значит, вы считаете, что все дело в статье?
– Ничего я не считаю! Вернее, считаю: нужно проверять факты, да и вы, как мне кажется, не очень подходите для роли корреспондента.
– Это почему же?
– Слишком молоды.
Сейчас я ее немножко лягну, с удовольствием подумал Павел.
– А вы находите, что полностью соответствуете занимаемой должности? – со скрытой насмешкой спросил он.
– Вполне соответствую! – резко произнесла директриса.
– Но у других может появиться иное мнение. Вот вы как будто обвиняете меня в некомпетентности, а моей статьи даже не читали. Но ничего противоречащего фактам я не написал. Рассказал только то, что видел собственными глазами. И учительница вашей школы появилась там на моих глазах, и их падению я – свидетель. А сюда я пришел с намерением разобраться в причинах. И разговор начал именно с вами, а, скажем, не с техничкой. Написать, особенно в наше время, можно что угодно. А вот выводы, последующие за публикацией, могут быть не в вашу пользу.
– Не пугайте! – Тон директрисы был все еще задиристым, но Павел уже почувствовал в нем слабину.
– Всего доброго, – с ноткой угрозы сказал он. – Хотя, видит бог, я не желал ссориться. – И он направился к двери.
– Погодите, – послышалось сзади, – я вовсе не желала вас обидеть. Просто сегодня день такой… Все это так ужасно! – Директриса тяжело вздохнула.
Кажется, моя взяла, обрадовался Павел.
– Так мы поговорим спокойно? – вернувшись к столу, доброжелательно спросил он.
– Спрашивайте.
– Этот мальчик, Никулин?.. Дайте, пожалуйста, ему краткую характеристику.
– Обыкновенный ребенок. Тихий. Учился средне. Спортом не занимался. Авторитетом в классе не пользовался. Поэтому мы ужаснулись…
– А родители? Кто они? – перебил директрису Павел.
– Тоже ничего особенного. Достаток средний. Отец, по-моему, инженер или что-то в этом роде… Мать… – Она задумалась. – Довольно приятная женщина. Приходила ко мне как-то раз. Она, кажется, в ателье работает… работала, – тут же поправилась директриса. – Какой все-таки кошмар.
– По какому поводу приходила?
– В связи с поведением сына. Урок сорвал. Кстати, у этой самой Эльвиры Борисовны. Вот вам и причина!
– Вы же сейчас сказали, что он был тихим?
– В тихом омуте черти водятся. Вова Никулин это сегодня доказал.
– Но почему он сорвал урок? Что, кстати, преподавала Эльвира Борисовна?
– Историю… Мальчишке, видимо, хотелось чем-то выделиться. Это произошло в самом конце прошлого учебного года. Нынешней весной… По-моему, Эльвира Борисовна рассказывала своему шестому «Б» про религиозные войны во Франции. Католики, гугеноты… И все такое… Вдруг Вова Никулин затеял с ней спор…
– О чем?
– Толком уже не помню. Как будто про Варфоломеевскую ночь. Видно, Дюма начитался. Она – одно, Никулин – другое. И, представьте, сорвал урок! Эльвира Борисовна мне пожаловалась. А я решила принять меры и вызвать родителей. Она, правда, просила этого не делать, но я настояла. Дисциплина, знаете, прежде всего.
– И все же, какой вопрос стал предметом спора?
– Да не помню я… И какое это сейчас имеет значение?!
– Ну, хорошо. А покойная? Она что за человек?
– Эльвира-то? Сорок лет, одинокая. Разведена. Детей нет.
– Вы словно анкету читаете, – усмехнулся Павел.
– Естественно. Я должна знать все о своих подчиненных.
– Крутенько. Вам бы не в школе работать…
– А где, молодой человек? Намекаете на органы. И там бы справилась, а пока тружусь на ниве народного просвещения! – гордо провозгласила директриса.
– Давайте вернемся к этой вашей Эльвире… э-э… Борисовне.
– Работала она у нас третий год, а до этого… – Директриса замялась. – В каком-то высшем учебном заведении Москвы.
– В каком именно?
– Запамятовала. Женщина она была довольно суровая. Ребят держала в ежовых рукавицах…Что, собственно, по нынешним временам и требовалось.
– Так где же все-таки она учительствовала до вас? – настаивал Павел.
– Боюсь ошибиться. Нужно поднять учетную карточку, заглянуть в трудовую книжку. Секретаря сейчас нет, а ключи от сейфа у нее. Давайте договоримся так. Вы зайдете в любое удобное для вас время, ну, хоть завтра днем, и я познакомлю вас с документами. Но объясните: зачем вам это нужно?
– Хочу аналитическую статью написать.
– Аналитическую? Критиковать педагогов собираетесь?
– Нет, у меня другой замысел.
– Какой, позвольте узнать?
Павел замялся. Он и сам не мог четко сформулировать свою задумку. Да и раньше времени раскрывать свои планы постороннему человеку не стоило.
– Не хочу заранее раскрывать карты, – ответствовал он. – Но к педагогике, тем более к вашей школе он не имеет никакого отношения.
– Поверю на слово, – в первый раз улыбнулась директриса. И лицо ее стало даже приветливым. – Заходите завтра…И извините за некоторую резкость. Сами понимаете: настроение сегодня прескверное. – Она поднялась и протянула Павлу руку.
– Возможно, мне придется поговорить с кем-то из ребят из класса, в котором учился Никулин. Вы не возражаете?
Директриса опять напряглась:
– Но вы обещаете мне, что не будете обличать нашу школу?
– Клянусь, – заверил ее Павел.
Следующее утро застало нашего героя в ореоле триумфатора. Не было сотрудника редакции, от корректора до ответственного секретаря, который бы не поздравил Павла с успехом. Даже Поручик Голицын, который продолжал пребывать в мрачном настроении, печально улыбнулся и пожал Павлу руку.
– Молодец, старик, лихо закрутил. Чувствуется моя школа, – тут же разбавил он комплимент. – А эти уроды не понимают… Выгонять меня собрались. Меня! Аса! Они пешком под стол ходили, когда я писал о деле «Мосгаз». Про убийцу Ионесяна то есть. А другие громкие процессы. Про Чикатило кто полосы давал?! Ясное дело, стар стал… Не нужен… Молодым везде у нас дорога, а старикам… – Он сложил пальцы правой руки в выразительный кукиш. – Хрен да маленько!.. Собственно, это ты подписал мне смертный приговор.
– Что вы, Юрий Николаевич! Как можно так говорить?! Так уж получилось. Я и не собирался подсиживать вас. – Павел почувствовал жалость к Поручику Голицыну. – Ведь и вы были молоды…
– Был, – печально отозвался Поручик Голицын и полез в стол. Привычно звякнуло стекло. – Ладно, брат. Не обижайся. За твой успех…