— Ну, знаешь! Мы тоже похожи, что с того? — Лиза спорила, ей совершенно не хотелось показывать фото Вячеслава Виктории. Мелькнула мысль, что она ревнует. Возможно, что это так — согласилась Лиза сама с собой и подумала, что для нее послать фото Вячеслава Виктории все равно, что поделиться им с нею, а этого делать она отнюдь не собиралась. Вячеслав — часть ее собственной жизни, а не жизни Виктории.

Виктория будто прочитала ее мысли:

— Не бойся, — усмехнулась она, — Мне твой Славка не нужен, мне своего по горло хватило. Я только должна убедиться, что это не мой муж. Иначе будут большие проблемы у нас обоих. Сфотографируешь?

— Хорошо, — нехотя согласилась Лиза. — Поговорим, и я спущусь вниз, посмотрю, вдруг он еще не ушел. Или схожу к нему вечером, найду предлог. А что с ребенком? Ты когда прилетишь? Завтра утром?

— Я не прилечу.

Лизе показалось, что она ослышалась.

— Что ты сказала?

— Я не прилечу.

— Почему?

— Зачем мне это надо?

— Не поняла… Вика! Но ведь это твой сын!

— И что с того?

Лиза разозлилась:

— Бред какой-то! Ты чего несешь? Это твой сын! Тебе что, все равно, что с ним будет?!

Виктория некоторое время помолчала, а потом сказала спокойным, без тени сомнения, голосом:

— Уезжай оттуда. Сегодня же. Ты свою миссию выполнила. Я бы поступила так.

— Но… а как же Сенечка? И ты хотела получить наследство!

— Забей. Наследство накрылось. А мальчишка не пропадет. Тетушка обеспечит его до конца дней. Только обязательно перед отъездом сфотографируй своего Вячеслава и пришли фото мне. Это важно.

Лиза разбушевалась:

— Это важно?! Ни хрена это не важно! Важно, что ты бросаешь сына на больную женщину! Это важно! Важно, что Сенечку может усыновить уголовник-рецедивист, убийца!

— Хорош на меня орать! — гаркнула Виктория. — Уезжай оттуда немедленно! Или ты заигралась? Забыла, что ты изображаешь меня? Это не твоя жизнь! Не твоя судьба! Не твой дом, не твоя тетя! Сын тоже не твой! Это мое! Все мое! И я должна оттуда уехать сегодня же! Ты поняла меня?!

— Поняла, — твердо ответила Лиза. — Но ты тоже кое-что забыла. Сейчас я — это ты. И у меня своя голова на плечах, свое сердце и своя душа. Я не марионетка! Я живой человек с живым сердцем! Я могу отличить хорошее от плохого и понять, как нужно правильно поступить! Ты не знаешь, что такое быть сиротой, а я знаю! Я выросла в детдоме и никому не пожелаю такой судьбы! Тем более что у твоего сына есть мать!

Виктория заверещала в трубку:

— Дрянь! Ты не сделаешь этого! Ты не можешь остаться!

Лиза рассмеялась:

— Могу! Еще как могу! А что ты сделаешь? Выдашь меня? Расскажешь тетушке о подмене? Валяй. Только я очень сомневаюсь, что ты это сделаешь.

— Напрасно.

— Не сделаешь. Я верю, что твое сердце еще живое. Ты не такая, какой хочешь казаться, и тебе не все равно. Я слышала, как ты переживала, когда я по телефону спросила, какое еще событие связано с твоим крестом…

— Много о себе думаешь! — рявкнула Виктория, а Лиза улыбнулась. В голосе Виктории уже не было столько уверенности, сколько раньше. Что-то дрогнуло в ней.

— Вика, я остаюсь. Позже ты поймешь, что я поступила правильно.

Лиза проговорила это быстро, затем нажала на сброс и отключила телефон. Вот так. У Виктории не будет возможности перезвонить. Пусть она останется один на один со своими нынешними мыслями, в нынешнем состоянии. Так думала Лиза и кивала своим мыслям. Пройдет немного времени, и Виктория одумается, приедет и заменит ее. Займет свое место матери рядом со своим сыном, а пока Лиза сохранит это место для нее. Она приложит все усилия, чтобы оберечь ребенка от опасностей и окружит его заботой, как сделала бы это его родная мать.

На стене в ванной комнате висело зеркало. Лиза встала перед ним. Чужой крест касался ее груди. Тяжкий крест Виктории. Катька оказалась права, когда сказала, что надев чужой крест — принимаешь чужую судьбу. «Но ведь это временно, — подумала Лиза, — всего лишь на несколько дней. Максимум, на месяц. Это временно…».

Лиза приподняла крест ладонью, ощутила его вес.

Она не знала и не могла предположить, что где-то там, в бескрайней вышине, в это самое время щелкнул незримый механизм, управляющий шестеренками человеческих судеб, и Всевидящее Небо сделало отметку на карте ее судьбы.

Точка возврата пройдена. Ничего не повернуть вспять.

Утром следующего дня Ангелина Васильевна мучилась угрызеньями совести. Может, прав Борис Львович, и она сильно погорячилась? Может, не следовало вчера так напирать на Викторию, прижимать ее к стенке? Тем более при постороннем человеке — Вячеславе. Но что сделано, того не воротишь.

Ангелина Васильевна вздохнула, раздвинула тяжелые шторы на окне, оперлась о подоконник. Полюбоваться садом помешала Наталья. Пару раз стукнув в дверь, она заглянула в комнату:

— Ангелина Васильевна, вы проснулись?

— Входи.

— Я чего пришла… помните вчерашний разговор?

Ангелина Васильевна повернулась, выпрямилась, гордо вскинув голову.

— Что ты хочешь сказать?

— Я о Виктории и о коллекциях…

— Ах, ты об этом, — махнула рукой Ангелина Васильевна и расслабилась. — Вот дались тебе мои коллекции…

— Просто я это… вчера подслушала разговор. Виктория кому-то звонила…

— И что? Да не тяни ты резину! Пришла — говори! Только внятно.

— Она сказала по телефону, что обязательно разберется, как открыть хранилище и взять оттуда ценности. Говорила, что вы пропажи пары штук не заметите, а эти штуки кучу бабок стоят! А потом она уедет, и трава не расти.

— Так и говорила? — с недоверием спросила Ангелина Васильевна.

— Да! Так и говорила! Я еще что подумала, вдруг этот Вячеслав ее сообщник? О нем же никто ничего не знает! Взялся неизвестно откуда. Простите, но я слышала все, что вчера в столовой происходило. Вы совсем по-другому Викторию описывали. Говорили, что она резкая, стервозная. Вчера она совсем другая была. Может, притворялась? Чтобы к вам в доверие втереться?

Ангелина Васильевна некоторое время сверлила Наталью взглядом.

— Что-то ты больно о моем имуществе печешься. С чего бы это?

Наталья зарделась, прижала руки к груди:

— Да, боже мой, Ангелина Васильевна! Вы еще меня в разбойники запишите! Я с вами сколько лет? Разве я вас когда-нибудь подводила?

Ангелина Васильевна улыбнулась:

— Нет, Наташа, никогда…