И забыть по-прежнему нельзя

Все, что мы когда-то не допели

Милые усталые глаза

Синие московские метели

Снова между нами города

Жизнь нас разлучает, как и прежде

В небе незнакомая звезда

Светит, словно памятник надежде

С последним аккордом из-за одного из столов высунулся Зельц, которого я, почитай сегодня и не видел, и, восторженно улыбаясь, спросил:

— Это что, песня осназовцев, товарищ старший лейтенант?

За спиной у него хрюкнул в кулак Шура-Раз. Надо полагать — пытался сдержать смех, хотя с этой точки зрения мы в своём времени эту песню точно не воспринимали.

— Можно сказать и так… — попытался выкрутиться я.

— А я вот помню, к нам в Ленинград в тридцать шестом году один испанец приезжал, — продолжил свою наивную атаку Дымов. — Так же здорово играл, как вы!

«Интересно, что это за испанец?» — напряг я извилины, а в слух спросил:

— А как этого человека звали?

— Андре… Андреас Сегония…

— Сеговия? — «Ну, точно! Он же в Союз до войны несколько раз приезжал!» — вспомнил я биографию величайшего исполнителя и теоретика гитары.

— Точно, он! Сеговия! Меня мама на концерт водила! — восторженно воскликнул Дымов.

Тут настал мой черёд заржать в голос. Лестно, конечно, когда тебя сравнивают с Сеговией, но боюсь, он сыграет лучше меня, даже если ему оставить по одному пальцу на каждой руке!

— Посмеялись, и, будя! — вступил в разговор командир.

— Товарищ майор, ещё одну песню! Да! Пожалуйста! — нестройный, но дружный хор слушателей меня немало удивил.

— Ну, что Антон? Давай, раз народ жаждет! Только не очень грустную…

Я оглядел собравшихся, хулигански присвистнул, размашисто «врезал» по струнам, и начал новую песню:

Я вышел ростом и лицом —

Спасибо матери с отцом,

С людьми в ладу — не понукал, не помыкал,

Спины не гнул — прямым ходил,

Я в ус не дул, и жил как жил,

И голове своей руками помогал…

Некоторые слушатели даже начали притоптывать в такт. Но вот начался второй куплет:

Но был донос и был навет —

Кругом пятьсот и наших нет,

Был кабинет с табличкой: "Время уважай",

Там прямо без соли едят,

Там штемпель ставят наугад,

Кладут в конверт — и посылают за Можай.

На лицах появилось недоумённоё выражение, особенно приятно было смотреть на Славу Трошина!

Потом — зачет, потом — домой