Уже стемнело, когда они вышли из театра, Тейлор был достаточно трезв, чтобы самому проверить все цепи и замки. Он взял Беллока под руку, повел его мимо борделя «Роза» и Тюряги, через уличную вонь и ночную жизнь, в сторону реки. Факелы в высоких креплениях оставляли достаточно теней, и среди них два друга прислонились к стене — так, чтобы видеть любого, кто мог приблизиться слева или справа.

Джеффу пришло в голову, что их могут подслушать сверху, и он с облегчением увидел, как Тейлор взглянул на стену, прежде чем произнести хоть слово; там не было ни балконов, ни оконных переплетов.

— Вот что я думаю относительно того, как это можно устроить. Ходят слухи, что евреи на смертном одре просят попить христианской крови: надеются, что она защитит их в том случае, если христианская вера возьмет и окажется истинной…

Бен теперь по-настоящему опьянел, а вот Беллок задрожал, трезвый, при мысли о том, какое будущее породил хороший рассказчик.

Джефф сплел достойную уважения паутину в Шотландии еще в 1588-м, во время нападения испанцев — хозяева гостиниц и борделей, его собственные Проныры, актеры, любовники, бакалейщики, сборщики таможенных пошлин, которые могли конфисковать ввозимые четки и распятия, портовые рабочие, проститутки и конюхи, слуги в благородных северных домах, где католическим наклонностям потворствовали почти открыто, — но у него никого не было ни в Холирудском дворце, ни в Эдинбургском замке. Теперь ему требовалась веревка — достаточно длинная, чтобы свинцовое грузило достигло дна самого глубокого озера в Шотландии.

В былые времена узники тюрем доказали свою полезность в выполнении определенных задач. Воровские навыки часто стоили того, чтобы положиться на чью-то сомнительную честность. Но на этот раз от них не было никакого толку, как признался самому себе Джефф, потратив несколько дней в Маршалси и Гейтхаусе на расспросы наименее способных бедолаг («наименее способных» в эмпирическом смысле, как выразились бы натурфилософы, поскольку любой вор, сидящий в тюрьме, был пойман на месте провала). Когда эти скулящие карманники, вскрыватели замков и банкроты переставали твердить о своей невиновности и удивляться иллюзорной удаче (они же как-то привлекли, сидя в темных и сырых камерах, внимание выдающейся персоны!), они демонстрировали — все без исключения — свое нутро заурядных ловкачей. Обладая ограниченным воображением, ни один из них не смог бы выдать себя за кого-то другого. Воровская профессия читалась по лицам; грим, костюм римского священника, дамский парик или духи не смогли бы никого из них преобразить. С детских лет эти люди сосредоточили все силы ума на тренировке пальцев, небрежно позволив времени и обстоятельствам сформировать прочее. Но Джеффу-то требовалось извлечь тайну из сердца человека, а не монету из его кошелька.

(Раздраженный напрасной тратой времени, Беллок ушел, а они остались гадать, чего же хотел этот джентльмен на самом деле, сожалея почти до безумия, что не смогли подыскать слов, которые избавили бы их от топора, раз уж судьба предоставила такой шанс. Они что-то выкрикивали вслед затихающим шагам Беллока: признания вины, угрозы, предложения доставить ему удовольствие в постели или убить его врагов. Некоторые утверждали, что обладают сведениями о католических кознях против королевы. «Я приведу тебя к заговорщикам. Я знаю норы, где они прячутся». Эта формула очаровывала, пусть и ненадолго: самых умных продержали в живых еще день-два, пока Беллок посылал весточку, в ответ на которую приходили другие люди, обладающие даром убеждения, и расспрашивали, где же засели бесчисленные папские агенты.)

Для воров задача оказалась слишком сложной, потому что требовала сообразительности и импровизации, а для большинства актеров — слишком пугающей, пусть Беллок и мог бы положиться на их умение хранить секреты. Чересчур много других навыков, которым пришлось бы учить импровизаторов, чересчур много усилий, чтобы успокоить их в связи с риском для жизни и души. И еще чересчур многие отказались от работы такого рода после убийства Кита Марло. Беллок подозревал, что в этом колодце воды не осталось, и беспокоился, что с учетом происходящего в спальне Елизаветы дальнейшее промедление будет стоить ему слишком дорого. Тем не менее, один вечер в кругу старых друзей мог подсказать чье-то имя — и пусть эта персона будет новой, обаятельной, опасной и преданной своему делу.

Когда все кровопролития завершались, злодеи были наказаны, влюбленные сочетались браком и еще до захода солнца каждая история получала свой финал, труппа обращалась к истинному актерскому призванию: выпивке. Джефф поймал приятелей в дверях театра, специально предназначенных для актерской братии, и они все вместе засели в «Голове Парда».

Устроившись сбоку от Джеффа, малыш Том Прескотт просил, чтобы Беллок использовал свое влияние при дворе (в воображении актеров оно было куда значительнее, чем в жизни) и заставил королеву явиться на представление его новой пьесы.

— О, она должна это сделать! Она должна ее увидеть. Обещай мне. Джефф, я умоляю тебя, поговори с кем-нибудь. Пожалуйста. С тем, кто будет тебя слушать. Попроси кого-нибудь прийти в «Розу», и они захотят устроить постановку при дворе, для нее. Я представлял себе, как она будет ее смотреть, когда писал. Для ее рождественских пирушек или…

— Остановись. Я же там не главный. Я просто…

— Эта пьеса лучше всего, что ты читал или в чем играл. Всего, что ты видел у Кита или Мидди. Я все сам написал. Каждую строчку.

Том Прескотт схватил лапищу Джеффа Беллока и сжал изо всех сил, умоляя. Тот засмеялся, встал и оторвал его от пола одной рукой, как в те времена, когда Том был мальчишкой, потому что у него сделалось такое же лицо, как и в детстве, когда он умолял Джеффа украсть из какого-нибудь благородного дома сладости на Рождество.

— Верни мне мою руку. Вот так, хорошо. Ладно: я сам приду и посмотрю. Это уже что-то, верно? Если все так хорошо, как ты говоришь…

— Джефф, она чудесна! У меня получилось совсем как у… как у Теренция или Сенеки. Это лучшее, что я написал. Филипу придется начать платить мне больше шести фунтов за пьесу. Знаешь, сколько драматургам Камергера причитается в «Глобусе»? Мандей мне сказал. Драматург получает часть денег за проданные билеты, как и пайщики. И забирает свою долю первым! Но тут дело не только в деньгах. — Том посмотрел в свой стакан, на тыльные стороны ладоней, на потолок и небеса, скрывающиеся где-то над ним, и на его лице заиграла таинственная полуулыбка.

Том Прескотт родился на Силвер-стрит, недалеко от того места, где жил Джефф. Том сказал ему об этом в тот день, когда они встретились, когда мальчик появился, прося принять его в ученики: «Силвер-стрит, сэр. Я вас там постоянно видел». Довод был сильный, и поэтому в актерский период карьеры Джеффа он сотни раз убивал Тома, как Муж убивает Жену в Йоркширской пьесе. Беллок до сих пор испытывал к своей «убитой жене» сильную нежность.

— Конечно, ты ведь лучший писатель из всех. Я бы предпочел сыграть в твоей самой дрянной пьеске, чем во второй части «Тамерлана».

— Я пишу пьесу о Марии Стюарт, — сказал Джил Эймс, сидевший по другую сторону от Джеффа.