— Я что смог, то и унёс вместе со списками осведомителей. Если узнают, мне не жить. Как только Бориску-алкоголика в июне президентом России выбрали, я почуял неизбежность беды. Хочется верить, что ГКЧП остановит этот бардак, — сказал генерал и нервно вырвал из брови торчащий волос.

— Подожди, Юра, я дозвонился, — Базунов, прижав трубку телефона плечом, стал быстро что-то писать в тетради. Через минуту он прервался и, грустно глядя на Чернина, стал читать:

«В 12.15 к нескольким тысячам граждан, собравшимся вокруг Белого дома, вышел Борис Ельцин, зачитавший с танка обращение. В 12.30 президент РСФСР подписал указ № 59, в котором квалифицировал создание ГКЧП как государственный переворот, а его членов — как государственных преступников и отменил действие всех распоряжений самозваного комитета на территории РСФСР».

— Вот так, Юра, «путч» провалился. Это же надо, с танка! Просто Ленин с броневика. Ещё пару часов следим за развитием этого спектакля и едем на дачу к моему хорошему другу. А то, неровён час, нас тут с горяча и пристрелят…

Звонок телефона оборвал рассуждения Базунова. Он прильнул к трубке и обречённо кивал, многозначительно поджимая губы. Затем Базунов резко бросил трубку.

— Ну с-суки! Ты представляешь, Собчак заявился в наш Генштаб на экстренное заседание. После беседы Самсонов вышел, как побитая собака, а Собчак — хозяином ситуации. И это наш командующий войсками округа? Там, на заседании, кстати, был и твой шеф Курков и наш Гидаспов. Всё, генерал, поехали. Тут и правда до беды не далеко. Они сейчас под шумок в упоении своих побед могут и головы оторвать «проклятой гэбне».

— Да, сломать Самсонова не просто, морской пехотинец в прошлом. Тут действительно Собчак, наверное, приоткрыл карты, дав понять, что это театр, а не переворот, — сказал Чернин, застёгивая пиджак на все пуговицы.

— Мои худшие предположения оказались верными. Ведь Собчак по сути своей наглый, но не храбрый. И если он пошёл в Генштаб, то с полной подстраховкой в Москве. Источник говорит, что Собчак кричал матом на всех. По некоторым данным, Собчак, будучи в Париже, 17 июня озвучил для журналистов похожий сценарий возможного переворота в СССР. Я к начальству с утра не могу дозвониться, даже по спецсвязи. Ты тоже на работе не нужен. Они, оказывается, слушают речь Собчака, вместо того чтобы его арестовать и ввести чрезвычайное положение в городе. Мы — брошенные солдаты, армий у нас нет, командовать некем, — сказал Базунов и начал собирать бумаги со стола.

— Армия есть у Самсонова, но он не способен на самостоятельный поступок. Если бы в Ленинграде упереться, то Москва дрогнет.

— Да, Юра, вот таких командующих мы вырастили. Нам было удобно находить послушных холопов партии, а вот когда понадобилось защищать партию в сложных условиях «верные сыны» её предают. Холоп и лакей будет обслуживать новых победителей, у них чутьё на власть. Ладно, поехали. У нас там будет возможность позвонить куда угодно. Но сначала заедем в Гостиный двор, я попросил отложить мне пластинку Паганини в исполнении Когана. Там в отделе музыки работает такая очаровательная продавщица, знаток классики, и всё при ней. Ох, где мои сорок лет, ну даже пятьдесят, — Базунов похлопал себя по вполне упитанному животу и разочарованно вздохнул.

— А без Когана и Паганини нам не обойтись?

— Нет, мой генерал, без Когана можно, без Паганини нельзя. К тому же, ехать в гости в такой день к творческому человеку без символичного подарка — чистое свинство. Мы будем слушать музыку, пить, что предложат, и думать. Это лучшее, что могут сейчас сделать два пенсионера, не способные дать команду даже рядовому из стройбата. Мы вне игры.

— Ты хоть скажи, кто нас пригласил в гости?

— Мы едем в гости к художнику, который, кстати, подрабатывает изготовлением могильных памятников. У него отличная дача, телефон и телевизор, который ловит финское телевидение. Мы будем со связью, информацией и конспиративны. А если что, тут же и памятники закажем, — Базунов нервно засмеялся и обнял Чернина.

— Как-то нехорошо у меня на душе. Такое чувство, что мы бежим с поля боя, — сказал Чернин, снял галстук и положил его в карман брюк.

— У меня, Юра, тоже на душе нехорошо. Но мы не бежим с поля боя. Ты думаешь, что сейчас нужен начальству со своими знаниями о диссидентах и прочих антисоветчиках? Или я со своей информацией о пороках нашей партии. Нет, мы обслуживали партию, которую решили ликвидировать за ненадобностью. И заметь, в её ликвидации участвуют не диссиденты, а высшие руководители партии. Они все от Горбачёва до Ельцина закапывают свою «маму», поднявшую их из комбайнеров и строителей до вершин власти. Мы же всего лишь прислуга, которая уходит, когда дом покидают хозяева. Нам даже не предложено выбора. В данном случае мы проявляем прагматизм, чтобы сохранить своё достоинство, — Базунов открыл двери кабинета. — Пошли, Юра, нас ещё ждут большие дела, история глобальных потрясений в нашей стране только начинается.

…Андрей Пикин стоял на Исаакиевской площади, напротив здания Мариинского дворца, в котором располагался Ленинградский Совет народных депутатов, и жмурился от солнца, глядя на памятник Николаю I — «царю-деспоту, душителю свободы». На нём просматривались горельефы с изображением сценок подавления восстания декабристов и усмирения холерного бунта на Сенной площади. К памятнику подошла группа школьников с экскурсоводом, которая, гундося на французский манер, поведала: «Этот памятник установлен на одной оси со знаменитым Медным всадником, обращён в ту же сторону, их разделяет только Исаакиевский собор. В петербургском фольклоре по этому поводу возникли соответствующие поговорки, например: «Дурак умного догоняет, да Исаакий мешает».

Пикин был на площади со знакомыми офицерами Генштаба из патриотического движения «Отчизна», созданного чуть больше месяца тому назад, и сотрудниками редакции газеты «Русское Дело». «Отчизна» как движение объединяло в себе коммунистов и национал-патриотов. Газета «Русское Дело» была единственной независимой непрокоммунистической оппозиционной газетой в Ленинграде и СССР. Ждали «Псковскую дивизию». Офицеры нервничали, изредка потирая рукоятки пистолетов, которые торчали из поясных кобур.

На площади суетливо бегали ельцинисты и строили хилые баррикады из стульев и швабр, таким образом, наверное, надеялись остановить ожидаемые танки. Пикин узнал несколько человек из «Демократического союза» и организации евреев-отказников «Бедные родственники». В маленький мегафон кричал тощий человек с гусиной шеей что-то о надвигающейся «красно-коричневой чуме». В эти минуты будущий глава Центризбиркома Владимир Чуров соединял кем-то перерубленный кабель уличной трансляции для выступления Собчака.

Кто в этой ситуации выглядел комичнее, трудно сказать. Офицеры без армии или ельцинисты с табуретками. Все ждали, что скажут Армия и КГБ.

Армия и КГБ остались «вне политики» и тем самым решили всю политику. Офицеры разбрелись по домам. На следующий день пришедшие в себя ельцинисты собрались на Дворцовой площади, жадно и восторженно слушали Собчака — мэра города трёх революций, председателя Ленсовета и дедушку будущего телевизионного борделя — «Дома-2».