Антуанетта спросила, здорова ли мисс Доби.

Джуди попыталась ответить, но помешал комок в горле. Она откашлялась и проговорила:

– Мисс Доби весь этот год не хворала.

Они стали раздеваться, и снова вышла неловкость: Джуди не знала, в какой момент забрать снятые пальто и как указать гостьям, куда идти. Но Антуанетта перехватила инициативу и сама двинулась, показывая путь, по коридору к гостиной – скопищу пестрой мягкой мебели, медных и фарфоровых украшений, пампасной травы, павлиньих перьев, засушенных цветов, часов, картин и подушек. Посреди всего этого на стуле с высокой спинкой сидела спиной к окну старуха и ждала гостей. Старая, но не иссохшая. С толстыми руками и ногами и пышным ореолом густых белых волос. Смуглая, как яблоко сорта рассет, с большими фиолетовыми мешками под глазами. Но сами глаза были блестящие, подвижные, словно в них проглядывал ум, но лишь когда сам того хотел, – что-то металось, будто быстрая, дерзкая белка, за корой тяжелого, темного, старого, бородавчатого лица.

– Так это вы, значит, та женщина, которая приехала из Канады, – сказала мисс Доби Антуанетте. У нее был сильный голос. На губах – темные пятна, похожие на иссиня-черные виноградины.

– Нет, это не я, – ответила Антуанетта. – Я из «Королевского отеля», и мы с вами уже знакомы. Я приятельница Дадли Брауна.

Она вытащила из сумки бутылку вина, мадеры, и преподнесла ее, словно верительную грамоту:

– Вы ведь такое любите, правда?

– Из самой Канады, – сказала мисс Доби, беря бутылку. Оказалось, она до сих пор носит мужскую обувь – сейчас на ней были незашнурованные мужские ботинки.

Антуанетта повторила свои слова погромче и представила Хейзел.

– Джуди! Джуди, ты знаешь, где бокалы! – сказала мисс Доби. Джуди как раз вошла с подносом. На нем были составленные друг на друга чашки и блюдца, чайник, блюдо с нарезанным кексом из сухофруктов, молоко и сахар. Требование бокалов явно сбило ее с курса, и она растерянно озиралась, пока Антуанетта не выручила ее, забрав поднос.

– Джуди, я думаю, она хочет сначала попробовать вино, – подсказала Антуанетта. – Как мило! Этот кекс ты сама пекла? Можно, я захвачу кусочек для Дадли, когда мы поедем обратно? Он так любит кекс из сухофруктов. Он поверит, что ты пекла специально для него. Хотя этого не может быть, ведь он позвонил только сегодня утром, а на кекс из сухофруктов нужно гораздо больше времени. Но он об этом не догадается.

– Теперь я знаю, кто ты, – сказала мисс Доби. – Ты из «Королевского отеля». Вы с Дадли Брауном так и не поженились?

– Я уже замужем, – раздраженно ответила Антуанетта. – Я бы оформила развод, но не знаю, где мой муж.

Она быстро изгладила раздражение из голоса, так что последние слова прозвучали мягко – видимо, чтобы успокоить мисс Доби:

– Может быть, со временем.

– Так вот, значит, зачем ты ездила в Канаду, – сказала мисс Доби.

Вошла Джуди, неся бокалы. У нее заметно дрожали руки, так что вино ей явно нельзя было доверять. Антуанетта высвободила бутылку, в которую вцепилась мисс Доби, и посмотрела бокал на свет.

– Джуди, принеси, пожалуйста, салфетку, – велела Антуанетта. – Или посудное полотенце. Только, смотри, чистое!

– Мой муж Джек, – Хейзел решительно вмешалась в разговор, обратившись к мисс Доби, – мой муж, Джек Кертис, был военным летчиком. Он навещал вас во время войны.

Мисс Доби все отлично расслышала:

– С какой стати ваш муж меня навещал?

– Он тогда не был моим мужем. Он был совсем молодой. Он ваш кузен. Из Канады. Джек Кертис. Кертис. Но к вам, наверно, много разных родственников приезжало за все эти годы.

– К нам никто никогда не приезжал. Мы слишком далеко от проторенной дороги, – твердо сказала мисс Доби. – Я жила дома с матушкой и батюшкой, потом только с матушкой, а потом одна. Я перестала разводить овец и устроилась на работу в городе. Я работала на почте.

– Это правда, она работала на почте, – глубокомысленно подтвердила Антуанетта, раздавая бокалы с вином.

– Но я сроду не жила в городе, – продолжала мисс Доби со скрытой, мстительной гордостью. – Нет, я каждый день ездила туда, всю дорогу отсюда дотуда, на мотоцикле.

– Джек рассказывал про ваш мотоцикл, – сказала Хейзел, пытаясь разговорить старуху.

– Тогда я жила в старом доме. Теперь там живут ужасные люди.

Мисс Доби подняла стакан, чтобы ей долили вина.

– Джек брал ваш мотоцикл покататься, – сказала Хейзел. – И ездил с вами на рыбалку, а когда вы чистили рыбу, собаки сжирали рыбьи головы.

– Фу, – сказала Антуанетта.

– Я только рада, что я его отсюда не вижу, – продолжала мисс Доби.

– Это она про дом, – объяснила Антуанетта, как бы извиняясь. – В нем живет невенчанная пара. Они отремонтировали дом, но они друг с другом не женаты.

И, словно одно естественно вытекало из другого, она обратилась к Джуди:

– Как поживает Таня?

– Хорошо поживает, – ответила Джуди. Джуди не пила вина. Она приподняла тарелку с кексом и поставила на место. – Она теперь ходит в приготовительную школу.

– Она ездит на автобусе, – сказала мисс Доби. – Автобус приезжает и забирает ее прямо от двери.

– Очень мило, – отозвалась Антуанетта.

– И обратно привозит, – продолжала мисс Доби с большим чувством. – Привозит обратно, прямо к дому.

– Джек рассказывал, что у вас был пес, который ел овсянку, – не сдавалась Хейзел. – И еще однажды он позаимствовал у вас туфли. Джек, то есть, позаимствовал. Мой муж.

Мисс Доби словно бы некоторое время размышляла над этим. Потом сказала:

– Таня рыжая.

– У нее волосы матери, – ответила Антуанетта. – И глаза карие, тоже от матери. Она вылитая Джуди.

– Она незаконная, – сказала мисс Доби, будто отметая прочь несущественную шелуху. – Но Джуди ее правильно воспитывает. Джуди хорошая работница. Я рада, что у них есть крыша над головой. Попадаются-то всегда невинные.

Хейзел думала, что эти слова будут для Джуди последней каплей – что она вскочит, убежит на кухню. Вместо этого она, кажется, пришла к какому-то решению. Она встала и принялась раскладывать по тарелкам кекс. С ее лица, шеи и груди в вырезе вечернего платья не сходил пунцовый румянец. Кожа горела, словно от ударов. Джуди наклонялась с тарелкой к каждой из женщин по очереди, и лицо у нее было совершенно детское, полное ярости, горечи, ненависти – лицо ребенка, изо всех сил сдерживающего рвущийся наружу вой.

Мисс Доби обратилась к Хейзел:

– Вы умеете декламировать?

Хейзел не сразу поняла, что значит «декламировать». И ответила, что не умеет.

– Я могу продекламировать, если желаете, – сказала мисс Доби.